Томбукту: город книголюбов и разбойников
В древнем городе на западе Африки можно отыскать редчайшие манускрипты прошлого. Однако поездка за ними, как рассказывает National Geographic, смертельно опасна.
Одноглазый держит в страхе
Торговец солью, довольно полный, показался мне гномом по сравнению с человеком, сидевшим подле него на террасе на крыше дома. Рост незнакомого великана превышал два метра. На голове у него был льняной тюрбан: закрыто все лицо, кроме глаз. Моя рука утонула в его огромной теплой ладони.
Книги когда-то ценились в Томбукту дороже золота или рабов.
Мы втроем неторопливо обменялись любезностями, которые уже на протяжении веков предшествуют деловым разговорам в древнем торговом городе Томбукту (сегодня — городу на территории западноафриканской страны Мали): “Как ваша семья? Как ваше здоровье? Как домашние животные, сыты? Слава Аллаху”. Но после прелюдии торговец солью замолкает.
Великан показывает мне свиток пергаментов и густым баритоном, слегка приглушенным тюрбаном, объясняет, что это фрагмент Корана, который много веков назад прибыл в город с караваном из Медины. “Книги, — произносит он, многозначительно подняв массивный указательный палец, — когда-то ценились в Томбукту дороже золота или рабов. Посмотрите, как прекрасен манускрипт”. Водрузив на нос очки в кривой оправе, великан бережно переворачивает страницы огромными ручищами, указывая на изящные завитки, написанные красными и черными выцветшими чернилами. Он предлагает мне купить фолиант.
Я принялся рассыпаться в извинениях, как делал обычно с мужчинами и мальчишками, которые продавали серебряные украшения возле мечети. Я поблагодарил его за то, что он показал мне книгу, и добавил, что она слишком прекрасна, чтобы покидать Томбукту. Великан вежливо кивнул, сгреб свитки и начал спускаться вниз по каменной лестнице.
Торговец солью зажег сигарету. Он объяснил мне, что великан не собирался продавать манускрипт, доставшийся ему по наследству, но его семье очень нужны деньги. “Он работает с гидами, а сейчас здесь нет туристов, — сказал торговец. — Из-за того, что происходит в пустыне, страдаем мы все”. Так мы, наконец, подошли к цели нашей встречи. “Я слышал, что Одноглазый установил крайний срок”, — сказал торговец. Речь шла о знаменитом террористе.
Хотя местные жители настойчиво уговаривали меня “сказать европейцам и американцам, чтобы приезжали к нам, здесь безопасно”, последние десять лет МИДы западных стран советуют своим гражданам избегать поездок в Томбукту, да и вообще на север Мали.
Опасность исходит от многочисленных групп террористов, отрядов повстанцев и банд грабителей, которые заняли огромную северную часть малийской пустыни и создали там страну беззакония площадью в три раза больше Франции, страну бесконечного камня и песка, безжалостной жары и ветра.
Из всех группировок самую дурную славу имеет группа, возглавляемая Мухтаром Бельмухтаром, алжирским лидером Аль-Каиды в исламском Магрибе (общее название Алжира, Марокко и Туниса). Говорят, он потерял глаз во время советско-афганской войны, и теперь его знают в пустыне под именем Белауэр — “одноглазый” на алжиро-французском сленге.
С 2003 года люди Бельмухтара похитили 47 европейцев и американцев. До 2009 года властям удавалось договариваться и выкупать всех заложников, но когда Великобритания отказалась выполнить условия освобождения английского туриста Эдвина Дайера, его казнили. За несколько недель до моего приезда Одноглазый захватил новую партию заложников: троих испанцев из благотворительной организации, итальянскую семейную пару и француза.
“Одноглазый очень хитер”, — уверяет торговец солью. Он рассказывает, что террористы получили защиту от арабских кланов пустыни благодаря тому, что Одноглазый женился на дочери одного из влиятельных руководителей этого союза. Другая известная всем история — о том, как он обеспечил горючим и автомобильными покрышками застрявший в пустыне автомобиль малийского военного патруля. Одноглазый завоевал симпатию маленького арабского сообщества Томбукту, что, однако, разозлило доминирующие этнические группы города — туарегов и сонгаи.
На крыше стало прохладнее. Торговец солью накинул на плечи плед, глубоко затянулся сигаретой и сказал, что террористы назначили цену за жизнь француза — освобождение четверых своих товарищей, арестованных в прошлом году властями Мали. Последний срок выполнения требования истек несколько недель назад.
Маленькая книжица обладала могущественной силой, равной силам природы, и к ней следовало относиться с уважением.
Я спросил, почему малийская армия не выступит против террористов. Торговец указал огоньком сигареты на группу домов на соседней улице и рассказал: несколько месяцев назад в этом месте люди Белауэра убили армейского полковника на глазах его семьи. “Все в Томбукту слышат выстрелы, — тихо произнес торговец. — И у Одноглазого везде есть глаза”. И, словно опомнившись, добавил: “Я уверен, он уже знает, что приехал еще один американец. Вы”.
Чудеса от отшельника
Подъехав к дому марабута, я вошел в небольшую прихожую, в которой прямо на полу лежал, свернувшись, грязный человек. Он вытянул обе руки и крепко схватил меня за ладонь. Ногти на нескольких его пальцах отросли и загнулись, словно когти. “Мир тебе”, — выкрикнул человек. После того как я ему ответил, он не отпустил меня. Наоборот, уселся на пол и принялся раскачиваться взад-вперед, крепко держа меня за руку и улыбаясь. Тогда я заметил цепь вокруг его лодыжки. Она, точно змея, вилась по полу и заканчивалась железным кольцом, прикрепленным к каменной стене.
И тут появился марабут — лысеющий человек лет сорока или за сорок, на шее у него висели на цепочке очки для чтения. Он вежливо объяснил мне: человек на цепи проходит обряд освобождения от злых духов, затуманивших его сознание. “Процедура длится 30 дней, — сказал он. Затем протянул руку и провел по волосам скорчившегося человека. — Сейчас ему уже гораздо лучше, чем было, когда он пришел сюда”.
Мы с переводчиком последовали за марабутом в его кабинет, пройдя через дворик мимо женщины с тремя детьми, сидящими перед стареньким телевизором, транслировавшим пакистанскую телеигру. Нырнув под ярко-зеленую занавеску, мы оказались в крошечной душной комнатке, загроможденной книгами и пропахшей ладаном и потом. Марабут жестом указал нам сесть на ковер, встал на колени напротив, достал спичку и ловко разломил ее на три части. Поднял их вверх, показывая, что спичка действительно сломана, затем закатал обломки в полы своего халата.
Уверенным движением, достойным опытного фокусника, развернул полы одежды и вновь достал спичку — целую и невредимую. Отшельник сказал, что восстановил ее своими силами. Переводчик в волнении хлопнул меня по колену: “Вот видите, это очень могущественный марабут! ” Как по заказу из дворика, где по телевизору шла игра, раздались аплодисменты.
Марабут достал книжечку величиной с ладонь, в кожаном переплете. Выцветшие листы книги выпадали из корешка, и марабут осторожно переворачивал хрупкие странички, пока не добрался до главы, заполненной странными символами. Он объяснил нам, что книга содержит самые разные заклинания — от лечения слепоты до любовного приворота. Марабут поднял глаза от книги. “Вам нужна жена? ” Я ответил, что уже женат. “Может, вам нужна еще одна? ”
Я спросил, можно ли мне взглянуть на книгу, но отшельник не разрешил мне к ней притрагиваться. В течение нескольких лет дядя обучал его самого по этому томику, постепенно раскрывая все секреты. Маленькая книжица обладала могущественной силой, равной силам природы, и к ней следовало относиться с уважением. Марабут рассказал, что его предки привезли с собой эту книгу в XV веке, когда бежали из Андалусии после победы испанцев над маврами. Они обосновались в Мавритании, и он лишь недавно переехал сюда со своей семьей. “Я прослышал, что люди в Томбукту были недовольны своими местными марабутами”, -объяснил мой собеседник. Я спросил, кто здесь его лучшие клиенты. “Женщины, — ответил он, ухмыляясь, — которые хотят родить ребенка”.
Марабут достал небольшой калькулятор, набрал несколько цифр и объявил цену за гри-гри — более тысячи долларов. “С ним вы пройдете через всю пустыню, и никто не причинит вам вреда”, — пообещал он.
Термиты — страшный сон Хайдары.
В Томбукту много разных книг — не только изданий Корана и книг заклинаний. Об этом мне рассказывает выдающийся историк Томбукту Хайдара в каменном дворике своего дома, недалеко от мечети Санкоре. Температура приближается к тридцати восьми градусам, свободное хлопковое одеяние ученого пропиталось потом, а он продолжает перерывать десятки пыльных кожаных чемоданов с ценными манускриптами. От чемоданов идет резкий запах кожи и плесени.
Хайдара — настоящий “книжный” исламский ученый, человек, одержимый печатным словом. Книги, говорит он, спасут Томбукту. Слова формируют мышцы и сухожилия, которые поддерживают общества, считает Хайдара. Возьмите Коран, Библию, Конституцию США, а также письма от отцов к сыновьям, завещания, благословения, проклятия… Тысячи и тысячи слов, заключающие в себе весь спектр эмоций, заполняют все углы и закоулки жизни человека.
Что ж, такой подход вполне логичен для человека, семья которого владеет самой большой в Томбукту частной библиотекой из 22 тысяч манускриптов, восходящих к XI веку, и самых разнообразных фолиантов, щедро покрытых золотом или украшенных яркими орнаментами. Cреди них дневники, повествующие о заговорах и обманах, переписка правителей с губернаторами, исламская теология, медицинские справочники, арабская грамматика, поэзия, пословицы и волшебные заклинания.
Также есть обрывки торговой корреспонденции — расписки о получении товаров, описи караванов верблюдов и грузов. Большинство написано на арабском, некоторые — на родном для Хайдары сонгаи. Остальные — на тамашеке, языке туарегов.
Ученый может часами сидеть над манускриптами, раскрывая то один том, то другой. Каждая из книг для него — телескоп, позволяющий заглянуть в прошлое.
Из пестрой картины Томбукту, возникающей на страницах этих книг, вырисовывается перевалочный пункт, обогатившийся благодаря своему выгодному расположению на пересечении важных торговых артерий — реки Нигер и караванного пути через пустыню Сахара.
Купцы из дальних стран и городов — Гранады, Каира, Мекки — везли ткани, специи, соль и обменивали их здесь на африканские золото, слоновую кость и рабов. Их богатства росли, и в городе строились мечети, куда стекались ученые, которые открывали школы и свозили со всего исламского мира книги: “Арабские ночи”, мавританскую любовную лирику, комментарии к Корану из Мекки, описания придворных интриг и военных дрязг африканских королевств. А армии переписчиков тщательно делали копии для местных учителей и их богатых покровителей.
Книги-то в Томбукту были, а вот большого войска не было. Неудивительно, что город, основанный пастухами-туарегами в 1100 году как сезонное поселение, сменил за несколько веков множество хозяев — малийцев, сонгаи, фулани.
Впрочем, купцы Томбукту откупались от любых новых властей — но лишь пока тех интересовали деньги. А вот появление агрессоров, заинтересованных в пище духовной, трагически отразилось на судьбе Томбукту. В 1591 году в город вошла марокканская армия, ее солдаты разграбили библиотеки, а выдающихся ученых отправили к марокканскому султану. Богатейшие собрания книг рассеялись. Из оставшихся в частном владении фолиантов одни были вмурованы в стены домов, другие — зарыты в пустыне, многие позднее утеряны.
Страстная любовь Хайдары к книгам побудила его, вслед за своими предками, стать исламским ученым — а затем подвигла заняться спасением городских манускриптов Томбукту. Благодаря помощи правительства и пожертвованиям от благотворительных организаций всего мира были построены три библиотеки, оборудованные по последнему слову техники, и в них теперь хранятся и оцифровываются манускрипты Томбукту. Хайдара возглавляет одну из этих библиотек — в нее перекочевала большая часть его домашнего собрания.
Известия о возрождении манускриптов даже подтолкнуло лидера Ливии Муамара Каддафи начать строительство роскошного обнесенного стенами курорта в надежде на то, что когда-нибудь здесь будут проходить конгрессы ученых. Я спросил у Хайдары, тормозят ли возрождение Томбукту проблемы в пустыне. “Преступники, или кто там они есть, волнуют меня меньше всего, — спокойно говорит он, указывая на страницы, испещренные продолговатыми отверстиями. — Мои главные враги — термиты”. Ученые предполагают, что еще несколько тысяч манускриптов, зарытых в пустыне или забытых в тайниках, медленно разрушаются от жары, гниения и жучков. Вопрос о том, что может быть утеряно, неотступно преследует Хайдару, который рассказывает про свой самый страшный сон: “В нем кто-то медленно съедает редкий текст, который я еще не прочитал”.
Любовь, ислам и военные действия.
Молодая женщина в узких джинсах и розовой майке появилась под палисандровыми деревьями у кафе. 23-летняя Аиша (имя изменено) — небольшого роста, изящная и тонкая, работает официанткой. Ее черная как сажа кожа безупречна — за исключением ритуальных шрамов на висках, привлекающих внимание к ее огромным глазам, похожим на кошачьи. Мы встретились у Костра мира — памятника, сделанного из 3000 ружей, сожженных и замурованных в цемент. Он установлен в честь соглашения 1996 года, положившего конец восстанию туарегов и арабов против правительства — последнего случая открытой войны в Томбукту.
Аиша вытащила из сумочки фотографию тридцатилетнего мужчины, европейской внешности с белозубой улыбкой, и пачку писем. “Это Дэвид”, — девушка бережно смахнула с фотографии песчинки.
Они познакомились в декабре 2006 года, когда американцы отправили отряд десантно-диверсионных войск для обучения малийских солдат борьбе с террористами. Дэвид увидел ее на улице, и вскоре американский солдат и малийская красавица стали устраивать пикники в песчаных дюнах, окружающих город, и ездить на реку Нигер наблюдать за гиппопотамами, собирающимися на мелководье. “Он немного говорил по-французски”, — сказала Аиша, с улыбкой вспомнив об их неуклюжем общении.
Родители самой Аиши тоже происходят из разных культур. Предки ее матери — из племени сонгаи, тех интеллектуалов, которые стояли у истоков ученых традиций Томбукту. Отец — из племени фулани, потомок жестоких воинов Ислама, захвативших власть в начале 1800-х годов и установивших в Томбукту законы шариата. В представлении Аиши ее отношения с Дэвидом продолжают семейную традицию смешения культур.
Через две недели после знакомства Дэвид спросил Аишу, не поедет ли она с ним в Штаты. Он хотел взять с собой и ее двухлетнего сына от первого брака и начать в Америке новую жизнь всем вместе. Когда об этом узнала семья Аиши, ее дядя заявил Дэвиду, что Аиша — мусульманка, и, если он хочет на ней жениться, ему придется принять ислам. Солдат, ко всеобщему удивлению, согласился.
За три дня до Рождества Дэвид улизнул из казармы после комендантского часа и встретился с одним из братьев Аиши. Тот повез его в темноте по извилистым улочкам к дому имама. Через переводчика имам приказал американцу встать на колени лицом к Мекке и три раза повторить: “Нет другого Бога, кроме Аллаха, и Магомет — его пророк”.
Когда Дэвид вернулся в казарму, его уже ждали — и заперли за нарушение правил безопасности. Через неделю Дэвиду запретили общаться с другими солдатами и встречаться с Аишей, но ему все же удалось тайком передать ей три письма. Одно из них начинается так: “Моя дорогая Аиша, мир тебе. Я люблю тебя. Я не могу выйти из казармы. Но это неважно. Американцы не могут ни заслонить от меня Аллаха, ни остановить мою любовь к тебе. В пятницу я возвращаюсь в Штаты”.
Больше Аиша Дэвида не видела. Он отправил ей два электронных письма из США. В последнем написал, что его посылают в Ирак, и он боится, как бы не случилось чего-нибудь плохого. Она продолжала писать ему ответы, но через месяц письма стали возвращаться.
Аиша осторожно сложила письма, немного влажные от слез, и сказала, что будет ждать, когда Дэвид вернется за ней. “Он живет в Северной Каролине”, — она произнесла название штата на французский манер, как будто представляя себе далекую экзотическую страну.
Через месяц после моего отъезда из Томбукту власти Мали освободили заключенных в обмен на француза. С тех пор террористы захватили еще шесть французских граждан. Одного из них казнили, в плену где-то в пустыне томятся еще пятеро. А вот мой знакомый марабут и его семья исчезли. Ходят слухи, что Одноглазый назначил его своим личным марабутом.
Я отправил электронное письмо Дэвиду, который теперь служит в Ираке. Он мне ответил: “Я не забыл людей, которых там встретил, наоборот, я часто о них думаю”.
Я позвонил Аише и рассказал, что Дэвид жив. С тех пор я ничего не слышал о Дэвиде, но Аиша продолжает звонить мне и спрашивать, нет ли новостей. Иногда ее голос тонет в шуме грузовиков, перевозящих соль; иногда, разговаривая с ней, я слышу, как смеются дети или мулла зовет к молитве.
