“У нас здесь нет проблем, мы никого не боимся”: как живется людям у самой границы с Россией
(65)
Поздняя осень. На улице сыро, четыре градуса тепла. Ветра нет, но довольно холодно. В этой поездке по деревням Сетумаа, расположенным прямо на границе с Россией, меня сопровождает Андрес Куннус (64 года), работающий охранником и могильщиком на кладбище Вастселийна. Он-то и покажет приграничную территорию, пишет Eesti Ekspress.
“Смотри, вон там камера! И тут камера! И вот еще одна”, — начинает знакомство с приграничным краем Андрес.
Останавливаемся у таблички желтого цвета “Стой!”. Андрес берет телефон и звонит пограничникам, чтобы узнать, можем ли мы двигаться дальше.
“Вы на Škoda?”
Да.
“Сейчас остановились, да?”
Да.
“Не заходите за желтый знак!”
Хорошо, не пойдем.
Едем в деревню Кийслова. Останавливаемся у первого дома, рядом с которым, несмотря на ноябрь, цветет роза.
В дверях стоит хозяйка дома. “У нас здесь нет проблем, мы никого не боимся. В прошлом мы хорошо ладили с русскими. Нет же ничего плохого в русской нации, нормальный народ. Отсюда через два километра по полю, уже на русской стороне, в Воронкино есть магазин. Мы туда всегда ходили за покупками. А теперь нельзя границу пересекать, коронавирус…”, — сетует она.
“Как Вы относитесь к строительству пограничных укреплений?”
“Я ничего не имею против этого, нам-то ведь всё равно нельзя туда попасть”.
Едем дальше.
“Посадил осенью в лесу небольшие елочки, весной поглядим, приживутся ли. Недавно ходил туда, смотрел, как они там. Заметил следы пограничников. Значит, проверяли! Контроль здесь строгий, и это хорошо! Это необходимо!“ — говорит Андрес, когда мы выехали из Кийслова.
“Ты знаешь про Карла Петерсон?“ — спрашивает он, видимо, продолжая знакомить меня с местными достопримечательностями.
“Смотри, вон там на хуторе жил Карл Петерсон. Он когда-то изучал философию и теологию в Тартуском университете, в колхоз не вступил, советскую власть не жаловал. Жил один в своем полуразрушенном доме. Про него даже фильм сняли! “Cogito ergo sum” (1989), очень хороший фильм”, — говорит Андрес.
По дороге Андрес рассказывает, как Карл Петерсон ходил на рынок во Псков продавать свое домашнее масло. “Пешком ходил, представляешь?! А сейчас от былого хозяйства Карла осталось всего три яблони”.
“Сверни здесь. Заедем в эту деревню”.
На хуторе Сааре в деревне Олехкова живет церковный староста Николай Прокопьев.
Встречает он нас в пиджаке и кепке, стоя на ветру со счастливым лицом.
“Меня эта граница не беспокоит!”
“Русских не боитесь?”
“Я чего их бояться! Я служил в советской армии в 1967 году, в военно-воздушных силах на территории Азербайджана. В 1969 году отправили домой с оркестром. Спасибо на этом”.
“Тот факт, что на границе строятся ограждения, придает чувство защищенности? Или это не имеет значение?”
“Ничего подобного! Животные вот только не смогут туда-сюда передвигаться. Они ж не поймут, что тут проволока, попробуют пройти, поранятся. Что тогда делать? Кто им поможет?”
“А если Путин вам сюда кого-нибудь зашлет?”
“Страха нет”
“Честно?”
“Конечно! Если всё идет насмарку, как сейчас, сразу вспоминают про русских. Русским нет смысла сюда кого-то отправлять. Зачем им это? Я смотрю русское телевидение, у них своих проблем видимо-невидимо. Как листьев на дереве”, — говорит церковный староста Николай Прокопьев.
“Раньше мы ходили в магазин в Воронкино. Отсюда два-три километра пешком. А сейчас приходится ездить в Вастселийна — а это уже 15 километров! У меня есть машина — “Нива”, куплена еще в русское время с разрешением на покупку автомобиля. Хорошая машина. Единственная беда, что запчасти сложно получить. Только в России они есть”, — добавляет он.
“Каждую среду я езжу в Вастселийна. Беру еще двух женщин и мы едем на моей “Ниве”. Туда заедем, сюда заедем, а потом в магазин. Закупаемся и обратно”.
Слушая Николая, Андрес жалуется, что у Эстонии нет своей приграничной политики.
Ау!
Едем дальше. Останавливаемся в деревне Паловеэре. Андрес идет к дому Айно Мянник.
Стучит сначала в дверь, потом в окно. Никто не отвечает. Тишина.
“Хм, странно. Дверь открыта. Наверное, Айно во дворе. Ау, Айно!“ — кричит Андрес. Заходим за дом и видим Айно, идущую с поля навстречу нам.
“Пока я не понимаю, про какую опасность все говорят. Пограничники, конечно, ходят постоянно. Воровства или чего-то подобного у нас нет. Освещение есть, петухи, если надо, сигнал подадут, собаки лают, если что-то не так”, — отвечает Айно на вопрос, как она оценивает обстановку в связи со строительством границы.
“Как думаете, будет ли польза от этой режущей проволоки?”
“Польза, может, и будет, но она диким животным сильно навредит, поранит их. Они ж не в курсе, что именно здесь проходит эстонско-российская граница”, — говорит Айно.
“Господи, вот на польской границе-то какой ужас творится. Правда, по телевизору говорят, что вроде спокойнее становится. Вот там, наверное, страшно. А у нас здесь ничего нет, брать тоже нечего, да и рабочих рук нет. А сельского хозяйства без рабочей силы не бывает. Вот смотрите. У меня сейчас 35 голов — 18 коров, 17 телят. Я сама уже слишком старая, у сына со здоровьем плохо, помочь больше некому. Приходится понемногу ликвидировать домашнее хозяйство”, — добавляет она.
“А почему нет рабочих рук?”
По словам Айно, местные мужики могут умереть от голода, но работать не хотят. “Собирают грибы и ягоды, продают, а вырученные деньги пропивают. Молодежь в эти края не едет, им нужны развлечения. А какие уж развлечения в наших краях?!“ — вздыхает Айно.
***
Деревня Уусвада. У дороги стоит красивый желтый дом. По двору величаво ходит петух, кукарекая так громко, что закладывает уши.
Одэ Вислапуу держится за дверную ручку, не переступая порога. На ногах — галоши и белоснежные шерстяные носки, на голове — платок.
“Вы не боитесь жить у самой границы?”
“А чего бояться? Я родилась здесь при Эстонии, жила здесь и при русских, и при немцах, в советское время никуда отсюда не уехала. Здесь же и доживаю свой век. Как в раю”, — смеется Одэ.
“Страшно становится только когда телевизор включаю. Поэтому стараюсь его лишний раз не смотреть, зачем мне знать про чужие несчастья. Вот такая я странная старуха. Меня не интересует, кто там в беду попал, кому там плохо. У меня свои проблемы”, — добавляет она.
“А как Вы здесь живете?”
“Старик работает, а я по хозяйству: дров в дом принести, куриц в курятник загнать, еды приготовить. Живем потихоньку”.
“А сколько Вам лет?”
“Нечего про возраст спрашивать. И фотографировать меня не надо, не разрешаю!”
***
В деревне Вински, всего в ста метрах от границы, живет Марью Агафонова, работающая таможенным декларантом.
“Всё может быть, разве предугадаешь”, — говорит она, размышляя над тем, что будет, если границу начнут нелегально пересекать мигранты.
“Боже, пару лет назад видели здесь двух чернокожих, сидели на лестнице в больнице Меремяэ. В Таллинн хотели попасть или куда-то еще. Как они сюда попали — одному Богу известно. Еще были вьетнамцы, в лесу их видели. Сколько их было? Четыре-пять, кажется, человек”, — рассказывает Марью.
“Надо, наверное, тогда строить хорошее ограждение, чтоб не перепрыгнуть было?”
“Ну, если у Эстонского государства есть так много денег на это, то почему бы и нет! Но за этим ведь надо будет ухаживать, следить”.
“Они дырку все равно найдут, уж поверьте”, — комментирует Андрес.
Вдруг рядом с нами останавливается пограничный патруль.
“Добрый день! Это вы недавно стояли у желтого знака? Границу не пересекали? За знак далеко не заходили? …. Молодцы!”
Задав все вопросы, осмотрев нас на наличие подозрительных предметов, пограничники удалились.
“Видишь, следят. Камер здесь много, вот они и видят, куда мы ходим и что делаем”.
Сам Андрес, хоть и работает в Вастселийна, живет в деревне Калачова, рядом со смотровой башней Меремяэ. Место практически все “утыкано” камерами видеонаблюдения. Андрес смеется, что он живет как у Христа на пазухой, даже мышь не проскочит!
