Юный Шадрак Нёнгес должен был попасть под нож сразу после рассвета. Еще накануне 14-летний подросток из западнокенийского племени букусу надел на запястье пару колокольчиков. Они подвешены к украшенному перьями металлическому браслету и, ударяясь о него, громко звенят. Под растущим во дворе отцовского дома манговым деревом собрались родня и старшие друзья Шадрака. Резко вскидывая руки вверх, он исполняет обрядовый танец, а гости, размахивая палками и ветками гуавы, распевают песни.

После обеда Шадрак в сопровождении свиты из родственников и друзей наносит ритуальный визит дяде по материнской линии. Дядя отвешивает ему солидную оплеуху, обзывая сопливым мальчишкой, не готовым стать настоящим мужчиной, а затем… дарит корову. Подросток готовится к обряду сиклебо — церемонии обрезания у племени букусу. Но Шадрак вовсе не выглядит испуганным. Вернувшись к отцовскому дому, он с новой силой бьет в чиниимба — так на местном наречии называется браслет с колокольчиками — и снова пускается в пляс.

Тем временем продолжают прибывать все новые гости, и к вечеру у хижины собирается около полусотни человек. Мужчины сидят небольшими группами, потягивая через длинные тростинки кукурузное пиво бусаа — его сварили ради важного события.

Около половины девятого все гости встают в круг, а на улицу выносят внутренности только что забитой коровы. Дядя Шадрака нащупывает в этой массе заплывший жиром желудок, вытаскивает и ловким движением разрезает его. Засунув внутрь пальцы, он вычерпывает оттуда зеленоватую пригоршню непереваренного содержимого.

“В нашей семье никто еще не боялся! — кричит он. — Стой смирно!” И швыряет вызывающий отвращение комок прямо на грудь племяннику, а потом размазывает его еще и по голове, и по лицу мальчишки. Затем вешает ему на шею “ожерелье” из коровьих кишок и бьет парня по щекам. “Если будешь дергаться или расплачешься, второго раза у тебя не будет, — продолжает дядя. — Ты должен перейти эту реку и продолжать свой путь”. С этой минуты для омусинде — необрезанного юного мужчины — путь к прежней жизни закрыт.

…Шадрак танцевал на протяжении еще нескольких часов — праздник был в самом разгаре, подогреваемый все новыми порциями пива. Старшие рассказывали ему, что значит быть мужчиной, объясняли, почему важно почитать пожилых и с уважением относиться к женщинам, дарили продукты (муку, цыплят), небольшие суммы денег. Наконец около полуночи мальчику позволили немного передохнуть. Через два часа он проснулся, и вскоре округа вновь огласилась звоном колокольчика — Шадрак опять танцевал, словно его захлестнула волна адреналина. Друзья и родственники — уже изрядно опьяневшие — завели песню: “Вот-вот встанет солнце! Чувствуешь лезвие ножа? Рассвет уже близок!”.

Я стоял и наблюдал за кульминационным моментом на пути Шадрака к взрослой жизни. Для Уильяма — отца Шадрака — ритуал посвящения сына был чрезвычайно важен, ведь от этого зависела репутация главы семейства в местной общине. На мгновение я задумался о своем отце, который умер несколько месяцев назад, прожив 91 год, и о моем 17-летнем сыне. Сына зовут Оливер, и сейчас он, скорее всего, уже спит в 12 тысячах километров отсюда в Нью-Йорке. А может, и не спит — лежит в кровати с ноутбуком на груди.

И Шадрак, и Оливер, конечно, движутся к одной цели, стать мужчиной, но при этом невозможно представить двух более разных путей, которыми они к ней идут. Поначалу все, естественно, одинаково. Первым шагом было формирование в утробе матери под постоянным действием тестостерона. Поворотным моментом стал всплеск уровня главного мужского гормона в подростковом возрасте, под влиянием которого детский организм начал обрастать мускулатурой, плечи выросли вширь, на теле начали расти волосы, все чаще стало проявляться желание идти на риск, сопровождающееся повышенной агрессивностью, и запустился процесс становления сексуальности. Оба юноши активно осваивали поведение, запрограммированное в них миллионами лет эволюции.

Однако Шадрак вступал во взрослую жизнь в обществе с традиционным укладом, в котором гендерные роли четко распределены c незапамятных времен. А Оливер взрослеет в американском обществе, где, напротив, равенство полов считается одной из основополагающих ценностей.

Чтобы понять, что значит быть мужчиной, Оливер, в отличие от Шадрака, не может полагаться на традиционное описание ролей мужчины и женщины. Для достижения равенства полов гендерные стереотипы были полностью демонтированы, а в некоторых случаях и вовсе перевернуты с ног на голову. Оливеру не покажется странным, если он встретит женщину-полицейского или мужчину-медбрата, для него будет совершенно нормальным, если отец семейства нянчится дома с грудничком, разогревая детское питание и меняя подгузники, пока мама делает карьеру.

К тому же в современном западном обществе отсутствуют ритуалы или публичные обряды посвящения мальчика в мужчину, которые могли бы четко обозначить этот переход для Оливера. Выходит, в самом начале взрослой жизни он остается один на один со всеми возникающими вопросами. А когда нужно себя проявить — будь то контрольная работа, игра в баскетбол или занятия в спортзале, — он сам старается закалять свой характер, в какой-то степени обретая те же качества, которые оплеухами были вбиты в юного африканца Шадрака.

К сожалению, современная наука пока не может четко определить, в чем суть мужественности. Антропологи и социологи сходятся во мнении: культура играет определяющую роль — и утверждают, что мужские черты задаются обществом. “Мужчинами не рождаются, ими становятся, — убежден Майкл Киммел, профессор социологии из Университета в Стоуни-Брук (штат Нью-Йорк). — Мужественность — это не проявление какого-то внутреннего признака, она не возникает сама по себе на биологическом фундаменте повзрослевшего мужского организма. Напротив, она задается нашим общественным укладом”.

Сторонники феминистских теорий настаивают на том, что все различия между полами — лишь плод воображения и так называемые “истинно мужские” черты свойственны не только представителям сильного пола. Сегодня многие гендерные стереотипы вроде различия между мужчинами и женщинами в уровне интеллекта, степени проявления родительских инстинктов, рациональности, эмоций принято считать не более чем мифом. Но, как и многие родители, растившие и мальчика, и девочку, я иногда задаюсь вопросом: существуют ли какие-то предпосылки, которые формируют предпочтения детей, проявляющиеся без непосредственного участия родителей?

“Сознание мужчин и женщин устроено по-разному”, — пишет в своей книге “Чистый лист” Стивен Пинкер, профессор психологии из Гарварда. По данным многочисленных исследований, мужчины лучше справляются с заданиями, связанными с пространственным мышлением. Преимущество женщин проявляется в других навыках, в частности в умении устранять проблемы.

Мальчики обычно проявляют повышенную агрессивность — вероятность, что они затеют какую-то возню, как правило, выше. По словам Джо Хеберта, профессора нейробиологии из Кембриджского университета, мальчишки вполне могут поиграть в куклы, но, скорее всего, их куклы не поладят друг с другом, и все закончится дракой. Агрессия в поведении отчасти объясняется повышенным уровнем тестостерона — у мальчиков начиная с 10 лет уровень этого гормона в среднем в 10 раз выше, чем у девочек, а к юношескому возрасту он достигает максимальных значений.

Самым ярким примером того, что биология предопределяет основные аспекты мужественности и является неотъемлемым фактором полноценного превращения во взрослого мужчину, служит редкое генетическое заболевание — синдром нечувствительности к андрогенам. Младенцы появляются на свет с Y-хромосомой (предопределяющей развитие яичек еще в утробе матери) и генетически относятся к мужскому полу, однако из-за невосприимчивости к вырабатываемому яичками тестостерону их организм развивается по женскому фенотипу.

В особо ярко выраженных случаях такие люди выглядят в точности как женщины — у них гладкая кожа, отсутствует обильное потоотделение и даже есть сформированное влагалище. Но, выглядя как женщины и ощущая себя женщинами, они не способны произвести на свет потомство — у них отсутствуют яичники и матка.

Как пишет Джо Хеберт в книге “Тестостерон”, “синдром нечувствительности к андрогенам неопровержимо доказывает: мужской гормон лежит в основе того, что все мы привыкли называть мужественностью”.

…С первыми лучами солнца Шадрак отправился на север к протекающей неподалеку реке Чвелле. Его сопровождала шумная компания из 30 подростков и мужчин, в которую затесалось и несколько девочек. Идя полями кукурузы и сахарного тростника, веселая толпа оглашала округу песнями. Около семи утра они наконец добрались до места. С Шадрака сняли колокольчики и браслеты, он скинул шорты и нагишом двинулся к поросшему травой берегу реки, по виду больше напоминавшей болото. Дядя последовал за ним. Скрывшись в зарослях камыша, парнишка смыл с себя оставшуюся от “коровьего” обряда грязь и вскоре показался весь покрытый темно-серым речным илом.

После этого процессия поспешила обратно к родительскому дому мальчика. По пути они распевали племенную песню букусу, посвященную ритуалу обрезания, в которой высмеивается племя луо: там в традиционном обряде перехода мальчика во взрослую жизнь его лишают нескольких зубов, а не крайней плоти. “Кто боится обрезания — пускай отправляется в земли луо”, — поется в песне.

Возле дома тем временем собралась большая толпа. Шадрак гордо зашел во двор и встал на заготовленном куске картона. Один из соплеменников приблизился к его паху — все операция прошла за доли секунды. Шадрак даже не вздрогнул — чтобы не показывать никому, что ему больно. А когда о завершении процедуры всем объявили звонким свистом, и его мать, тетя и другие женщины радостно заулюлюкали, он даже несколько раз подпрыгнул в танце. Мужская часть толпы тут же принялась “принимать работу”. Подростка вдруг охватила дрожь, он слегка присел, и женщины тут же укрыли его своими цветастыми платками.

В следующие четыре дня мальчишка будет приходить в себя после ритуала. Затем четыре месяца все приобщенные ко взрослой жизни будут овладевать навыками охоты и строительства хижины, им покажут, как дубить шкуры, и обучат основам военного дела, чтобы они могли отражать атаки тех, кто решится захватить скот.

После обряда у Шадрака появились новые привилегии — никто больше не отправит его за водой к ручью или за дровами в лес и не заставит подметать вокруг родительского дома. А женщины начнут готовить ему еду с учетом его предпочтений. У Шадрака теперь даже будет отдельная хижина — неподалеку от родительской. Ближе к декабрю племя проведет церемонию хукхвалукха, завершив процесс превращения омусинде в омусани. После этого 14-летнему подростку выделят земельный надел, и тогда он будет считаться полноценным мужчиной.

Когда наблюдаешь за церемонией обрезания, в душе возникают самые противоречивые чувства — восхищения и недоумения. Что бы там ни было, дети есть дети. За неделю мне довелось посмотреть этот обряд пять раз, некоторые омусинде выглядели еще моложе и казались менее подготовленными к процедуре, чем Шадрак. Неужели подросток, даже движимый желанием получить дополнительные привилегии, способен осознанно сделать выбор в пользу болезненной и небезопасной операции?

Впрочем, это еще не самое жуткое испытание, которое порой должны проходить подростки на пути к взрослой жизни. Например, мальчиков из австралийского племени аборигенов мардуджара заставляют проглатывать собственную крайнюю плоть после обрезания. Детям из горного племени самбия в Папуа — Новой Гвинее протыкают ноздри острыми палочками, пуская кровь, а еще им приходится проглатывать семенную жидкость подростков постарше. Мальчиков из племени сатере-маве, живущих в джунглях Амазонки в Бразилии, заставляют засовывать руки в перчатки, кишащие тропическими муравьями Paraponera clavata, боль от яда которых ощущается как минимум сутки.

Невольно задаешься вопросом: зачем же люди придумали все это? На самом деле все просто: так они готовят подростков к войне.


Антрополог Дэвид Гилмор полагает, что в условиях ограниченности ресурсов и в отсутствие благополучия общины “гендерная идеология четко отражает прагматичный материалистический подход к восприятию жизни”. Мальчиков “закаляют” и “огрубляют”, чтобы они могли выполнять классические обязанности защитника, кормильца и продолжателя рода.

Во многих культурах жестокость играет главную роль в смысловом наполнении самого понятия мужественности. Взять хотя бы бесчисленные видеоигры, боевики, жесткую игру в хоккее — насилие, несомненно, притягивает внимание мужчин, даже когда те не находятся в сложных материальных условиях — посмотрите на число убийств в, казалось бы, благополучной Америке. Но как разомкнуть прочную сцепку понятий “мужественность”, “грубость” и “стоицизм”? Что может измениться в мужчинах, которые в страхе перед насилием и жестокостью в конечном итоге порождают еще больше насилия?

Справившись с недоумением, связанным с обрядом обрезания в племени букусу, я совершенно неожиданно отдаю себе отчет в том, что чувствую восхищение культурой, которая изначально задает мальчикам столь четкий ориентир в понимании мужественности.

Безусловно, с привилегиями, связанными с изменением положения подростка в обществе, у повзрослевшего мальчика появляются и новые обязанности. А неподдельная жестокость проведения обряда учит молодых людей не поддаваться соблазну симметрично отвечать на каждый вызов. “Если ты пережил, что родной дядя швырнул тебе в лицо коровьи кишки, тебя больше ничем не испугать”, — убежден Даниэль Весангула, журналист родом из букусу.

Еще один несомненный плюс церемонии — бакоки, своеобразное братство мальчиков-сверстников, прошедших инициацию одновременно. “Бакоки становятся друзьями на всю жизнь, — рассказывает Даниель. — Они всегда готовы помочь и, если понадобится, наставить на путь истинный, а когда придет время, понесут гроб в похоронной процессии”.

Возможно, в современном мире нам не хватает именно таких ритуалов? Недавно в школе Оливера ставили пьесу “Вот мы и стали мужчинами”. Постановка затрагивает в числе прочих следующие проблемы: “Грязные” слова в школе — кому от этого плохо? Каково это — жить в мире, где огромной популярностью пользуются компьютерные игры, в которых игроки (преимущественно молодые мужчины) соревнуются друг с другом, убивая и насилуя женщин? …Если мой сын не знает, что значит быть мужчиной, в этом отчасти есть и моя вина — ведь принцип самоопределения достался ему от меня, а я унаследовал его от отца, который никогда не пытался завести со мной разговор о том, откуда берутся дети, и не учил меня, как освежевать дикого кабана. Он не устанавливал для меня каких-то надуманных критериев достижения совершеннолетия. Не знаю, благодаря каким ритуалам мне удалось из мальчика превратиться во взрослого человека и многого добиться, — ведь некоторые навыки мне так и не довелось освоить, и перечислять то, чего я не умею делать, можно очень долго.

Прошлой весной, в последние месяцы жизни отца, я спросил его, готовил ли он меня как-то к взрослой жизни — он посмотрел на меня с недоумением. Тогда я задал еще один вопрос: а как мой дед сделал из него настоящего мужчину? Ответом было еще большее недоумение.

Скорее всего, отец получил закалку, служа в Военно-морских силах США. Он впервые пересек Тихий океан, когда ему было 19, — служил на буксире. Для навигации тогда пользовались секстантом, а развлечением для матросов на судне служили боксерские поединки. Он воевал на Окинаве, убивая японских камикадзе, а всего через два месяца после атомной бомбардировки Японии на судне заходил в Хиросимский залив.

Став непосредственным свидетелем разрушительных последствий войны, он впечатлился настолько, что написал поэму, опубликованную в октябре 1945 года в New York Herald Tribune. Первый отцовский гонорар тогда составил 12 долларов — так началась его долгая писательская карьера. Думаю, что место ритуалов в моей семье занимали определенные ценности, о которых я узнавал, лишь наблюдая, как они проявляются в реальной жизни. Я до сих пор помню, как отец объяснял моему соседу по комнате в колледже, как можно защищать семью, не владея огнестрельным оружием. Отец описал все одной фразой — и это центральная, на мой взгляд, идея в его понимании того, что значит быть настоящим мужчиной: “В день, когда, вместо того чтобы обратиться за помощью к адвокату, я возьмусь за пистолет, защищать мне будет уже нечего”. Такие принципы кажутся сейчас архаичными — в наши дни на занятиях где-нибудь в Техасском университете можно запросто увидеть юных мужчин с заткнутыми за пояс пистолетами.

Не уверен, стоит ли рассказывать Оливеру, что существует миллион ответов на вопрос, что значит быть мужчиной, и он может сам выбирать то, что ему по душе, и сам волен устанавливать критерии. Надеюсь, он сможет ощутить всю полноту ответственности за право называться мужчиной, разберется с тем, что определяется биологией, а что — культурой, какие поступки достойны уважения, над чем нужно работать и как меняться к лучшему. Я очень хочу, чтобы он стал настоящим мужчиной — как он это понимает — и не чувствовал внутреннего несоответствия созданному воображением идеальному образу. Хочется верить, что у него есть с кого брать пример.

Поделиться
Комментарии