Ночь и день в обществе 200 тысяч умерших монахов
Корреспондент BBC Travel отправился в паломническую поездку в японское селение Коя-сан, намереваясь помедитировать и разделить вегетарианскую трапезу с монахами. И попал на кладбище.
Когда мы зашли на кладбище, уже смеркалось. Вымощенная камнями дорожка, освещенная тусклым светом фонарей, вилась между гигантскими ядовитыми болиголовами и пиниями. Осторожно пройдя по ней, мы очутились в священном лесу, возраст которого — тысяча двести лет.
На древние могилы падали отблески света, в густых, пропахших благовониями зарослях двигались тени, а из самых темных углов кладбища на нас жутковато таращились высеченные из камня лица.
Казалось, за нами следят, — впрочем, возможно, так оно и было. Ведь мы находились не где-нибудь, а на туманном и мшистом кладбище Окуноин, протянувшемся на целых два километра, — самом большом в Японии.
Здесь похоронено более 200 тысяч буддистских монахов, ожидающих, как здесь верят, пришествия Грядущего Будды. История этого кладбища прослеживается как минимум до 816 года нашей эры. Но когда я попал сюда, мне было не до истории, я чувствовал только одно — мороз по коже.
Кладбище Окуноин расположено в древнем японском селении Коя-сан в гористой префектуре Вакаяма. Это лишь одна из множества святынь в горной гряде полуострова Кии, внесенных в Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО.
В него входят синтоистские храмы и древние паломнические тропы, соединяющие их с более поздними святынями буддизма, с которым Японию полторы тысячи лет назад познакомили монахи, прибывшие с территорий современных Пакистана и Афганистана.
Коя-сан — духовный центр буддийской школы сингон, одного из немногих дошедших до наших дней тантрических направлений буддизма в Восточной Азии, известного своим тайным монашеским учением миккё, которое передается из уст в уста в процессе инициации.
Это направление возникло в Японии в 805 году нашей эры благодаря буддийскому монаху-поэту Кукаю, которого также называли Кобо Дайси. Он обучался вместе с монахами в китайском городе Сиане в эпоху династии Тан и по сей день считается одним из самых значительных религиозных деятелей Японии.
Дважды в день ему приносят ритуальные трапезы в мавзолей в самом конце кладбища, где он пребывает погруженный в вечную медитацию во имя освобождения всего сущего (или, как сказали бы на Западе, мертвый).
Эту поездку в Коя-сан организовал мой партнер Ральф во время своего двухмесячного творческого отпуска в Японии. Как и большинство других туристов, приезжающих в это отдаленное горное селение, он стремился получить духовный опыт и решил остановиться в одном из 54 местных сукубо — гостиниц, посетителям которой предлагается медитация, общение и вегетарианская трапеза вместе с монахами.
Дорога в Коя-сан давала возможность подготовиться к новому для нас опыту. Как чаще всего бывает в Японии, удобнее всего туда добираться сверхскоростным поездом. За пять часов мы доехали от Токио до станции Намба в Осаке, от которой начинается живописная Нанкайская железная дорога.
Оставив позади городскую суету равнины Кинаи, наш поезд стал взбираться вверх по мягким зеленым склонам, усеянным цветущими вишнями, старомодными японскими постоялыми дворами рёкан и фахверковыми строениями IX века.
Последним этапом нашего путешествия стал подъем на фуникулере от станции Гокуракубаси — пять минут практически вертикального взлета на гору высотой 800 метров, прочь от современного мира со всеми его соблазнами.
“Мы как будто восходим на небо”, — сказал я, когда мы поднимались к неярко освещенной вершине. Говорят, что восемь пиков Коя-сан напоминают цветок лотоса. Не знаю, правда это или нет, но когда мы прибыли на место, сразу стало ясно, почему древние монахи-поселенцы выбрали для своих духовных упражнений именно эту туманную вершину. Холодный весенний воздух был исполнен густой, прямо-таки непроницаемой тишины. Фуникулер доставил нас на автобусную остановку, откуда мы за пять минут доехали до восточной окраины деревни. Выйдя из автобуса, мы оказались перед двумя соседними, но совершенно разными сукубо.
Перед одним из них был разбит великолепный сад, между узловатых кедров и элегантно подстриженных деревьев вился ручеек с мшистыми берегами.
Перед другим стоял огромный туристический автобус корейского производства на фоне ослепительно вспыхивающих экранов с изображениями радужного Будды и сердитого Гуру Ринпоче. Оказалось, что мы живем как раз во втором — “Секисо-ин”.
Буддисты часто говорят о благородстве нищеты, но отдых в нашем духовном приюте, забронированном через Ассоциацию сукубо Коя-сан, нищим отнюдь не по карману. За номер, ужин, завтрак и медитацию с нас взяли 32 тысячи йен за ночь, причем в подтверждении бронирования было сказано, что к оплате принимаются только наличные.
Сукубо “Секису-ин” нас разочаровал. Одна из самых больших местных гостиниц, рассчитанная на 60 номеров, оказалась популярной среди туристических групп, так что перед едой и медитацией скрипучие деревянные коридоры сотрясались от топота ног — посетители шли в храм.
Ужин действительно готовили монахи, но ели мы не с ними, а с другими иностранцами в специально отведенных для этого помещениях.
Единственным, что примиряло нас с “Секису-ин”, был наш номер — такой же старомодный и элегантный, как в каком-нибудь пятизвездочном рёкане: с татами на полу, раздвижными дверями фусума и пухлыми матрасами футон.
Также в нашем распоряжении была небольшая веранда с двумя маленькими стульчиками и видом на общий двор, засаженный кленами и кипарисами и украшенный искусственными водоемами. В таких условиях просто невозможно не медитировать!
Наутро мы отправились осматривать некоторые из 117 храмов и монастырей Коя-сан. Экскурсия началась с пятиминутного подъема к синтоистскому храму Киётака, расположенному на лесистом холме неподалеку и украшенному целым рядом тории — П-образных ритуальных ворот цвета киновари, которыми огораживают синтоистские территории.
Затем, после 15-минутной прогулки, нашим взорам предстали основные буддийские храмы действующего центра подготовки монахов “Дандзё Гаран”, который является главной местной достопримечательностью. В комплекс “Дандзё Гаран” входит ярко-красная двухуровневая пагода IX века Компон-дайто, украшенная шестнадцатью статуями бодхисаттв, в том числе восьмерых патриархов буддийской школы сингон.
В отличие от большинства дзен-буддийских храмов Японии, здесь можно найти самые немыслимые изображения божеств и ярко раскрашенные мандалы, более характерные для Тибета, Бутана и Индии.
Мы также заглянули в Кондо — в Золотой зал, где находится статуя Будды Медицины, — и услышали низкий гул четвертого по величине в Японии медного колокола Дайто. Насладившись всеми красотами монастырского комплекса, мы прошли через поселок к мавзолею семьи Токугава периода Эдо (XVII век), построенного для погребения знаменитых сёгунов.
Несмотря на то, что Коя-сан — крупный туристический центр, благодаря количеству сосредоточенных здесь святынь нам не приходилось везде протискиваться сквозь толпы посетителей, как в древних столицах страны Киото и Камакура.
Во второй половине дня мы обнаружили, что нас необъяснимо тянет снова заглянуть на кладбище Окуноин и пройти по не исследованным еще тропинкам. При дневном свете Окуноин оказался совсем не похож на то темное кладбище, где мы побывали накануне. Ломкие бронзовые лучи освещали деревья, мох и ряды буддийских ступ, возвышающихся над надгробиями. Казалось, все это существовало здесь вечно.
Лица, которые мы заметили прошлым вечером, принадлежали каменным статуям бодхисаттвы Дзидзо Босацу. Все фигуры разного размера: высокие и стройные, низкие и толстые и даже совсем миниатюрные, спрятанные в изгибах стволов, как пасхальные яйца. Дзидзо обычно изображают улыбающимся, а иногда даже румянят ему щеки, и тогда он получается таким же жизнерадостным, как персонаж анимэ. Посетители, у которых умер ребенок, обычно вешают на статуи Дзидзо красные слюнявчики, чтобы он присмотрел за их малышом. Вокруг нас на легком ветерке трепетали сотни или даже тысячи новеньких фартучков. Даже такому закаленному путешественнику, как я, было трудно проглотить ком в горле перед лицом тихого и скорбного достоинства этого ритуала. Этот пейзаж словно впитал в себя боль и страдания других людей, и это было красиво до слез.
В конце кладбищенской дорожки находится Торондо (Зал фонарей), который служит входом в мавзолей Кукая. Зал украшен 10 тысячами фонарей, пожертвованных посетителями. Два из них не прекращают гореть с 1088 года — один был подарен бывшим императором, а другой — крестьянкой, которая остригла себе волосы и продала их, чтобы купить фонарик и тем самым вознести молитву за своих почивших родителей.
Когда мы пришли, зал уже закрывался, так что мы быстро проскользнули внутрь, чтобы успеть полюбоваться резными деревянными орнаментами и фонариками ручной работы. За это время зашло солнце, и вокруг вновь воцарилась тьма. Но на этот раз нам уже не было страшно, и разница между светом и тьмой казалась незначительной. Мне вспомнились последние слова Будды перед уходом в вечную медитацию: “Будьте светом себе самому”, и с этой мыслью мы пошли обратно в сукубо.
