Женщины Ататюрка: О гендерном неравенстве, домашнем насилии и борьбе за права женщин в современной Турции
Звенят, летят по всей округе мусульманские азаны — призывы к молитве, которые звучат в Стамбуле по пять раз в день. Для иностранцев это самая традиционная музыка Турции — к зычному голосу муэдзина быстро привыкаешь и временами даже ждешь его. А еще очень тянет подпевать или хотя бы тихо мурлыкать под нос такие мелодичные мотивы, но нельзя. Это очень обижает местных жителей.
Я направляюсь в самую современную и необычную мечеть города “Шакирин”, расположенную в азиатской части Стамбула в старинном районе Ускюдар.
С первого взгляда, когда только-только меняешь шатающийся пол морского автобуса на твердую землю, местность кажется совершенно невзрачной, а, может, все впечатление портит так не вовремя начавшийся дождь. По дороге уже становится интересней: путь к “Шакирин” идет через древнее кладбище, где все надписи на могилах — еще на османском, а упавшие от ветхости каменные глыбы составляют причудливые композиции.
Наконец, мы на месте, я покрываю голову, снимаю обувь на входе — все, как при посещении любой другой мечети. Но внутри “Шакирин” совсем не похожа на традиционные мусульманские сооружения.
В обычной турецкой мечети два зала — по всем канонам мужчины и женщины молятся отдельно. Центральное и самое красивое пространство, как правило, отдается мужчинам. Эта “несправедливость” нередко бросается в глаза иностранным туристам. В “Шакирин” же мужчины и женщины общаются с богом в одном и том же помещении, только на разных уровнях — женская часть зала устроена на широких резных балконах. Таким образом, убранством мечети могут одинаково насладится оба пола. Здесь и огромные полукруглые окна, которые пропускают столько света, что он слепит глаза, и большой металлический купол, и нежно-бирюзовый михраб (то есть ниша в стене мечети, традиционно обращенная в сторону Мекки). Но, пожалуй, самый восхитительный элемент дизайна — это асимметричная стеклянная люстра, имитирующая падающие капли воды, и дополняющие ее золотые буквы арабского алфавита, которые собираются в 99 имен Аллаха.
“Шакирин” построили всего пять лет назад, но по красоте она едва ли уступает знаменитым Голубой Мечети и Айя-Софье. А еще “Шакирин” называют современной и даже революционной, и не только из-за необычного дизайна. Дело в том, что мечеть спроектировала женщина — турецкий дизайнер Зейнет Фадыллыоглу. А ведь представители прекрасного пола никогда раньше не допускались к строительству мусульманских сооружений. В одном из интервью Зейнет рассказала, что проектируя “Шакирин”, она не переставая думала о женщинах. Сегодня же эту мечеть считают символом “прав турецких женщин” и вообще — современной, прогрессивной Турции. Впрочем, едва ли все турчанки согласятся с таким оптимистичным взглядом на ситуацию с их правами.
“О каком равенстве идет речь?” — с раздражением бросает мне 34-летняя брюнетка Ферай с короткими, чуть волнистыми волосами. Внимательно слушаю ее историю и понимаю, что причин злиться у девушки предостаточно. Когда Ферай было 20 лет, врач обнаружил у нее небольшие проблемы с женским здоровьем и прописал гормональные таблетки, которые используются также как противозачаточное средство. Однако мать Ферай, услышав о лекарстве, строго-настрого запретила дочери принимать его. Ведь кто-нибудь мог случайно увидеть эти таблетки и подумать, что Ферай — девушка легкого поведения. “Она имела в виду, что люди могут решить, что я уже не девственница, конечно. Но для Турции между этими понятиями нет никакой разницы”, — печально продолжила девушка, которая из-за опасений матери о семейном имидже теперь лечит куда более серьезную форму старой болезни.
Ферай не без боли признается — детей у нее уже может и не быть. “К сожалению, большой вред любой турецкой девушке наносится уже в семье. То, что творится в головах многих людей, — это же просто мрак какой-то! Девушка должна хранить невинность до свадьбы, девушка не может ходить на дискотеки, девушке не нужно образование, девушке нельзя приглашать мужчин-друзей к себе домой… Нарушение последнего правила даже опасно: если соседи посчитают твою “чистоту” сомнительной из-за того, что ты всего-то раз пригласила мужчину-коллегу на чай, то можно столкнуться с грязными предложениями и даже реальными нападениями”, — рассказывает Ферай.
Профессор Мельтем Муфтулер Бач солидарна с девушкой. “Турецкие женщины ничего не добились за последние десятилетия, — говорит она, — и ситуация будет только ухудшаться”. Ее прогноз совсем неутешительный. “Насилия в семье стало больше, а детских браков, которые, по-моему, иначе как педофилией не назовешь, — тоже. Работает только четверть турецких женщин. А в некоторых восточных регионах — девушкам не позволяют даже окончить школу!” — восклицает она и признается: “Надеюсь, моя дочь не будет жить в Турции”.
В таком положении дел Мельтем винит религию и государство. “Яркий религиозный консерватизм никогда не шел на пользу женщинам. Религию у нас в стране используют как оправдание гендерному неравенству. Правда, справедливости ради, надо сказать, что это происходит не только в исламе. Католики те еще женоненавистники”, — считает она.
Вообще, турецкое правительство часто подвергается нападкам иностранных журналистов, которые обвиняют чиновников в отсутствии толерантности. В ноябре, например, президент отличился, в открытую заявив, что мужчины и женщины не равны. К тому же, эти слова прозвучали на феминистском форуме и сразу вызвали шквал гнева у борцов за права женщин. “Наша религия определяет позицию женщины: прежде всего, она мать, — добавил тогда Эрдоган. — Кто-то может это понять, а кто-то нет. Объяснить же это феминисткам не получится — они не принимают сам концепт материнства”.
Случалось, что из уст официальных лиц вырывались реплики и похлеще. Например, когда вице-премьер Бюлент Арынч ненароком заявил, что приличным женщинам не пристало смеяться на людях. “Если она будет целомудренной, то и он будет таким же. Она не будет смеяться на публике. Она не будет соблазняюще себя вести, станет защищать своё целомудрие”, — сказал Арынч и мечтательно спросил в пустоту: “Где те девушки, что краснеют, отводят в сторону взгляд и опускают свои головы в смущении, когда на них обращаешь взор?”
Феминистка в исламской семье
Я иду по центральной улице Истякляль — той самой, по которой курсирует знаменитый красный трамвайчик. На нем целыми гроздями висят чумазые уличные мальчишки и несколько смелых туристов, запрыгнувших на нижнюю ступеньку в поисках удачного кадра. С обеих сторон разбросаны передвижные лотки — торговцы готовы предложить вам жареные каштаны, кукурузу, стаканчик гранатового сока и мидии, фаршированные рисом. Хозяин одного из таких лотков пристально смотрит на мою белобрысую шевелюру и кричит мне на чистом русском: “Попробуйте каштанов, девушка! Ну, куда вы убегаете, я же вижу, что вы наша!”
Тем временем я сворачиваю в узкий незаметный переулочек, в котором маячит вывеска “Улусал — телевидение”. Оппозиционный канал, который функционирует в основном за счет волонтерской журналистской работы, принимает меня вполне радушно. Усатый охранник сначала по-турецки, а потом жестами любезно объясняет куда идти, в самой редакции все уже наслышаны о моем визите и с удовольствием проводят к Назли Тектас, которая и пригласила меня в это пристанище улыбчивых антикапиталистов.
Высокая длинноволосая красавица Назли — одна из немногих в Турции спортивных комментаторов женского пола. В баскетболе она и вовсе такая одна. Назли пришла в журналистику после профессионального спорта и уже больше десяти лет работает на различные СМИ. Сотрудничеством с каналом “Улусал” она гордится, а вот государство, по ее словам, от деятельности канала не в восторге. “Наши новости настоящие и важные, а правительству не нравится, что мы освещаем, например, коррупционные скандалы. Конечно, ведь они не обходятся без их участия!— Назли говорит быстро и сбивчиво и иногда, кажется, даже задыхается от возмущения. — Им бы только качать деньги из наших сокровищниц и вырезать леса!”
По мнению журналистки, очень многим людям в Турции приходится несладко, и женщины, конечно, не исключение. “Государство хочет, чтобы жены прислуживали, во всем подчинялись своему мужу, — тяжело вздыхает Назли. — Я тебе так скажу: если правительство не сменится, они не успокоятся, пока не введут раздельное обучение для мальчиков и девочек и не заставят всех поголовно носить хиджаб!”
С этой унылой картинкой перед глазами я покидаю стены редакции. На улице внимательно поглядываю на окружающих женщин — уж не начало ли коварное турецкое правительство претворять в жизнь опасения Назли? Поводов для беспокойства не нахожу — Истякляль бурлит, мимо меня стремительно проплывают сотни девушек с ничем не прикрытыми головами. Впрочем, место для наблюдения я выбрала не совсем удачное — в центральном районе Бейоглу религиозные турчанки теряются в толпе либеральных туристов. А вот в том же Ускюдаре, в азиатской части города, или в европейском районе Фатих женщин в хиджабе полным-полно. Станет ли их со временем больше, как прогнозирует Назли?
“Это просто глупости какие-то!” — так реагирует моя знакомая феминистка Салиха на опасения Назли. “Если так случится, я первая выйду на площадь, чтобы протестовать”, — уверенно добавляет она. Весу словам моей собеседницы придает атласный фиолетовый платок на голове у девушки. Салиха строго придерживается всех норм ислама, но это не мешает ей заниматься борьбой за женские права, уверяет она. “Моих религиозных друзей шокирует то, что я называю себя феминисткой. Отец тоже волнуется, он уже проводил со мной пару серьезных разговоров на эту тему. Но я всех успокоила, объяснила, что не делаю ничего такого, что запрещает моя религия”, — объясняет Салиха. Девушка надела хиджаб в 14 лет, хотя родители были против. Они ругали ее, убеждали повременить с таким серьезным решением. И хотя детям до 18 лет покрывать голову совсем не обязательно, Салиха была неумолима. “У меня была взрослая подружка, которая во всем была для меня пример. Она уже носила хиджаб, и мне тоже не терпелось. Я была обычным подростком, хоть и влюбленным в ислам”, — пояснила она.
Что же не устраивает эту молодую девушку? Прежде всего, говорит Салиха, ее задевает несправедливое отношение мужчин к своим неработающим женам, которые сутки напролет должны посвящать домашним делам. В ответ же они обычно получают лишь неблагодарные реплики типа: “Ты же все равно целый день дома, чего тебе еще делать!”. “Моей бабушке приходилось это терпеть, но мама уже посвободнее. Если не хочет готовить, может сказать об этом напрямую и тогда мы идем в ресторан”, — рассказывает Салиха об успехах своей семьи. Тревожат девушку и частые детские браки, а также нежелание жителей восточной части страны образовывать своих чад. Но Салиха уверена, что правильное воспитание — ключ к решению всех проблем.
Осторожно спрашиваю о других турецких реалиях, которые кажутся мне несправедливыми. Что, например, насчет неодобрительного отношения общества к разведенным? Салиха притупляет взгляд и неуверенно начинает: “Возможно, люди должны понять, что разведенные женщины не обязательно делают плохие вещи. Но в любом случае развод — это плохо для женщины, это значит стать слабой, открытой к оскорблениям, потерять шанс хорошо воспитать своих детей. Девушки должны идти на это только в самом крайнем случае. Разведенная женщина — легкая нажива, с ней можно играть, она уже не девственница и у нее никого нет, чтобы заступиться”.
Видимо, и шансов на повторный брак у таких женщин не много, срывается у меня с языка. “Разве что брак с таким же разведенным мужчиной, — подтверждает мою догадку Салиха. — Если мужчина ни разу не был женат и хочет расписаться с разведенной женщиной, о нем плохо подумают. Например, что он просто хочет воспользоваться ей”.
Краски сгущаются, но я продолжаю свой осторожный расспрос. А как насчет насилия в семье? Статистика шестилетней давности утверждает, что 40 процентов турецких женщин страдают от насилия.
Салиха задумывается на несколько минут и отводит глаза в окно, где снова начинается дождь и прохожие спешат открыть цветные и прозрачные зонты. Наконец она нерешительно делится тем, о чем думала все это время. “Мои родители часто спорят о пустяках, и я знаю, что один раз отец ударил маму. Он ударил ее за то, что она сказала “Ну какой из тебя мужчина?” Это большое унижение для кого угодно. Конечно, мама уже все простила, он ведь тысячу раз извинялся. Такое иногда случается, что поделать”, — она пожимает плечами. В это время в кафе вваливается шумная иностранная компания, и мы ненадолго отвлекаемся от разговора. “Еще я слышала, что иногда мужчины запирают своих жен, — Салиха первой возвращается к неудобному вопросу. — Но это случается, если женщина изменила своему супругу. Тогда он может закрыть ее в доме, чтобы она подумала о своем поведении, раскаялась”.
Ностальгия по прошлому
Гульгюн Фейман почти три десятка лет читала новости на центральных каналах. Этой эффектной женщине сейчас около 60 лет, но яркий макияж, модная одежда и широкая улыбка заставляет меня усомниться в этой цифре. Хотя Гульгюн и не может припомнить ни одного случая гендерного притеснения случившегося конкретно с ней, она все-таки считает, что правительство Эрдогана неуважительно относится к турецким женщинам, и это нельзя так оставлять. “Нужно сохранять достоинство, никогда не останавливаться в борьбе за свои права. Когда государство лезет к нам в постель со своим контролем рождаемости — нужно дать отпор. Мы свободные женщины — женщины Ататюрка. Нельзя отказываться от того хорошего, что мы когда-то имели”, — гордо и невозмутимо заявила она.
Имя основателя турецкого государства Мустафы Кемаля Ататюрка в Стамбуле у всех на слуху. Впервые сталкиваешься с ним уже по прилету — первый городской аэропорт назван как раз в его честь. А второй — носит имя Сабины Гокчен, его приемной дочери. Она стала первой в Турции женщиной-летчиком.
Впрочем, воспитание выдающейся дочери, которая наравне с мужчинами рассекала высокое небо, — это всего лишь капля в море тех дел, что Ататюрк посвятил турецкому прекрасному полу. При его правлении женщины получили право голосовать и быть избранными, стали заканчивать университеты и свободно, вместе с мужчинами пользоваться городским транспортом. Ататюрк утверждал, что ислам никогда не требовал, чтобы женщины стояли ниже, чем мужчины. Еще он весьма активно критиковал традицию ношения чадры: “Обычай закрывать лицо женщинам делает нашу нацию посмешищем”, — говорил он.
“При Ататюрке жизнь была лучше”, — убеждена наша турецкая красавица-спортсменка Назли, мечтающая о скорейшей смене власти. А вот смышленой студентке Салихе правительство Эрдогана симпатично: “Я не чувствую себя притесненной, могу ходить, куда хочу, делать, что хочу. А главное — мне вернули мое право приходить университет в хиджабе”.
Ясно одно — даже самые преданные поклонницы Эрдогана замечают изъяны в его политике по отношению к правам женщин. Так что турецким феминисткам еще многое предстоит достичь, и делать это придется в условиях “светского” на бумаге, но глубоко религиозного, государства.
