В Литве хотят переименовать литературный музей Пушкина - бывшую усадьбу сына поэта

В СМИ появилась информация о том, что представители Литературного музея Александра Пушкина хотели бы изменить название на Музей Маркучайского поместья. После этого стали обсуждать возможные причины таких планов. Не забыли и о личности самого Александра Пушкина: был ли он сторонником свободы, противником крепостного права и дикого рабства или разочаровавшимся в либерализме певцом империи? По словам исследователя истории и города, писателя Дарюса Поцявичюса, переименование музея по сути было бы нарушением воли, Варвары Пушкиной, изложенной в завещании в 1935- году, пишет delfi.lt.

„В завещании Варвары Пушкиной ясно сказано – Маркучайское поместье или усадьба (используются оба варианта), где нужно создать не Марчкучайский или какой-то еще музей, а музей имени Пушкина – если мы меняем название, нарушаем задумку покойной, она подарила все поместья, землю, все постройки тогдашнему Вильнюсскому русскому обществу межвоенного времени“, – сказал Поцявичюс.

Этот музей, по его словам, мог появиться уже в 1936–1937 гг.

„Только из-за случайного стечения обстоятельств он не появился, по техническим, финансовым причинам. Выяснилось, что есть долги, их хотели погасить за счет продажи части построек (не основных) и какой-то части земли, однако все затянулось до осени 1939 года. Власть менялась, председатель Вильнюсского русского общества умер (от старости), и только в 1940 году этот музей был открыт, официальная дата, кажется, весна 1941 г. – перед войной. Во время войны в газетах его упоминали как музей, хотя тогда в городе хозяйничали немцы, музей никому не мешал. Если он не мешал немцам, почему об должен мешать вильнюсским либералам? Это другой вопрос, мне на него сложно ответить“, – сказал Поцявичюс.

Литературовед, семиотик, профессор Тартуского и Таллинского университета Михаил Лотман на вопрос, есть ли две России – Россия Пушкина и Россия Путина ответил, что невозможно провести черту между хорошей и плохой Россией, как сейчас делают – Россия одна, и отвечать придется всем. Он отмечает, что в биографии Пушкина были два периода. Один – до восстания декабристов, 1823 года, до стихотворения „Свободы сеятель пустынный“, когда Пушкин был сторонником свободы, противником крепостничества и дикого рабства. Но позже он разочаровался в либерализме и стал больше певцом империи.

Может, потому что Пушкин был певцом империи?

„Когда литературологию или культурологию вырывают из контекста – мы сбиваемся с пути. Если посмотреть, везде такое можно найти. Например, Иосиф Бродский – он неоднократно отрицательно отзывался об украинцах, в ряде его произведений есть имперские высказывания. Михаил Булгаков тоже... Или тот же Борис Акунин. Несмотря на то, что их считают явно оппозиционными писателями, в них можно увидеть имперский [оттенок]. Я сам переводил романы Акунина, в которых события происходят во времена Российской империи, мы тоже можем сказать, что это империализм. Это скользкая тема, она не из области литературологии или культурологии, скорее, это из области политологии. Тут важна политическая воля. Когда она вмешивается в вопросы культуры и литературы – ничего хорошего не бывает“, – сказал Поцявичюс.

Заведующий кафедрой славистики Вильнюсского университета Павел Лавринец уточнил, что ранее Лотману казалось, что в биографии Пушкина были два периода, но после прочтения раннего произведения „Кавказский пленник“ ученый обратил внимание на то, что поэт словно и восхищается свободой горцев, но при этом призывает Кавказ подчиниться генералу Ермолову.

„Мы можем вспомнить стихотворение, которое на экзамене читал 15-летний лицеист „Воспоминания о Царском селе“, им восхищался классик Гаврила Державин. В стихотворении поэт прославляет победы полководцев Екатерины II и поэтов, которые их воспевали, а в конце обращается к поэту нового времени Василию Жуковскому, призывая его воздать честь победе над Наполеоном. Пушкин, по моему мнению, выше любого определения, будь то европеец Балиса Сруоги, превыше Гёте или необычного явления Николая Гоголя певца русского духа или певца империи. Нам остается согласиться с тем, что субтильный поэт любви, находчивый прозаик, глубоко мыслящий Пушкин - сын своей эпохи, и, возможно, лучший из сынов“, – сказал Лавринец.

Он обратил внимание на то, что время творчества Пушкина совпадает с эпохой интенсивного создания имперской идеологии и с периодом формирования русского национального характера.

Сам Пушкин не бывал в Вильнюсе, в Литве, однако на сайте vilniausmuziejai.lt сказано, что поэта с Литвой связывают биография и литература.

В Вильнюсе в 1883 г. женился и в 1899–1905 гг. жил в Маркучай младший сын Пушкина Григорий с супругой Варварой. Здесь они оба и похоронены. Согласно легенде, в Вильнюсе, в Пятницкой церкви Петр I крестил прадеда поэта.

Лавринец сказал, что для самого поэта его прадед имел большое значение, как и тот факт, что прадед был крещен в Вильнюсе (правда, историки сомневаются в реальности этой истории).

„Мой преподаватель ныне покойный Римантас Сидеравичюс в своей книге „Александр Пушкин и Литва“ собрал „литовские“ мотивы в творчестве поэта. Например, в трагедии „Борис Годунов“ упоминается трактир на границе с Литвой (где-то у Вязьмы, между Смоленском и Москвой). (...) Известный литовский пушкинист тщательно изучил переводы литовских поэтов, влияние на стихосложение. Пушкин разными способами связан с Литвой“, – сказал Лавринец.

Он призвал задуматься над тем, почему из 10 скульптур на фасаде Театра оперы и балета две - персонажи Пушкина, Евгений Онегин и Борис Годунов.

„Обычно немного известно о службе сына Пушкина Александра в Вильнюсе, больше пишут о Григории, благодаря которому в Вильнюсе появились личные вещи поэта, привезенные из Михайловского. Вдова Григория Варвара старалась сохранить „пушкинский уголок“, „пушкинское гнездо“ в Вильнюсе. К сожалению, во время советской оккупации в 1939 г. большая часть реликвий пропала“, – рассказал Лавринец.

В Вильнюсе, по словам Поцявичюса, увековечена память множества людей, которые не имели с городом ничего общего или связи было меньше, чем у Пушкина.

„Связи есть – через родственные узы, крещение прадеда. А, например, Винцас Кудирка, Кристиёнас Донелайтис – вообще не имели ничего общего с Вильнюсом, они здесь не бывали, не писали о Вильнюсе – и даже не упоминали его в своих работах. Всякие фрэнки заппы, новые мемориальные туристические места не имеют никакой исторической основы – но их искусственно „прививают“. Если муниципальным либералам сказать, что Кудирка не должен здесь стоять, в Вильнюсе, они взъерошатся – но ведь он на самом деле не на своем месте, если смотреть на Вильнюс как на хранилище исторических событий. Это инородное тело, но, несмотря на это, его прирастили – вильнюсцы к этому привыкают, не обращают внимания на историческое прошлое“, – сказал Поцявичюс.

По его словам, искажение Вильнюса, местного духа (genius loci) с помощью инородных тел, олитовчивание Вильнюса – искажает историческую правду.

„Но нынешним жителям столицы, которые приехали в Вильнюс после II мировой войны, это нравится, они сами чужаки, поэтому эти инородные тела гармонируют с ними. Поэтому Вильнюс утратил исторические связи, они были разорваны после II мировой войны, когда выслали сотню тысяч поляков, заселили город литовцами и людьми других национальностей. Вильнюс стал смешанным, не таким, каким был до этого“, – заметил Поцявичюс.

Исследователь истории культуры Дарюс Куолис не видит проблемы в изменении названия музея.

„Историки могли бы вспомнить и более древнюю историю замка, стоявшего на городище, которое потом купили родственники Пушкина. Это место связано с поэтом, поэтому туда перенесли и памятник. Ничего плохого в этом нет, видимо [музейные работники] чувствуют себя в опасности, ищут выход. Министр Симонас Кайрис объявил карантин русской культуре – вот они не чувствуют уверенности в своем будущем, поэтому думают, как им выжить. Это поведение психологически понятно. Такое решение, такой поиск связан с чувством небезопасности. Министр объявил, что русская культура должна быть помещена в карантин, естественно, что учреждения, связанные с русской культурой чувствуют себя в опасности, ищут решения“, – сказал Куолис, отметив, что это не худшее решение – Маркучайское поместье стало бы аутентичнее, отражало бы более древнюю историю.

Лавринец также сказал, что понимает музейных работников.

„Власти ЛССР решили основать в Маркучай музей еще в 1940 году, но не успели. Музей под названием „Литературный музей Александра Пушкина“ появился в 1946–1948 гг. В 90-ые появляется экспозиция, рассказывающая о жизни и творчестве Пушкина, о его влиянии на литовскую культуру, о переводах на литовский язык, появляются спектакли в литовских театрах. Это должно было оправдать имя поэта в названии музея. Вместе с тем выделили место для белорусских поэтов Янки Купалы и Якуба Коласа, якобы подходит под название „литературный музей“. Но мне кажется, что самое интересное там - комнаты, мебель, вещи, рассказывающие о быте состоятельных людей конца 19 в. и судьба последних владельцев усадьбы“, – заметил собеседник.

По его мнению, было бы правильным вскрыть настоящую ценность Маркучайского поместья, как объекта культурного наследия Литвы с долгой историей.

„Несмотря на то, что это поместье в народе называют „пушкиновкой“, его история началась не с Варвары Мельниковой-Пушкиной и Григория Пушкина, кроме того, сама Варвара называла поместье Маркучай“, – сказал Лавринец.

Поцявичюс считает, что если музей переименуют, со временем поместье перестанут называть „Пушкиновкой“.

„Люди ко всему привыкают, такая у них натура... Приходит новое поколение, и новое название приживается. По сути название „Пушкиновка“ подходит, это не Маркучай, это окраина Маркучай, отделенная дорогой. „Пушкиновка“ как отдельный топоним – было к месту. Маркучай есть Маркучай – как в географическом, так и в культурном и других смыслах“, – не одобряет отождествления названий Поцявичюс.

Куолис считает, что сейчас интереснее, чем переименование музея звучит предложение премьер-министра Ингриды Шимоните заменить русский язык в литовских школах польским, что общество отравлено русской культурой.

„<...> Что значит „отравленное общество“? Молодежь тоже отравлена? Та, которая не владеет русским? Очень категорическое заявление. Сама премьер отравлена или нет? Если мы всюду заменим русский польским – это не решение, советский [подход]. По сути, надо говорить о выборе, об усилении других языков, а не замене одного языка другим“, – сказал Куолис.

Что касается вопроса, кем был Пушкин - сторонник свободы или певец империи, Куолис сказал, что надо в отдельности исследовать и обсуждать и Федора Достоевского и Михаила Лермонтова, поскольку в их творчестве все есть: „Русская община в Литве молчит, в Эстонии она активнее – она реагирует, обсуждает, там сами поднимают вопрос русской культуры, совести, а наши боятся обсуждать, может, выяснятся вещи не очень симпатичные? Было бы интересно говорить с русской общиной – как они на это смотрят?“

По словам Куолиса, нужен критический подход к некоторым текстам Пушкина, его поведению.

„Спор с Адамом Мицкевичем, ответ Пушкина Западу, что литовско-польское восстание - внутреннее дело России. Мицкевич и Пушкин – коллеги, их дружба, видимо, не была глубокой, но общие салоны, жизнь в Петербурге... Один в ссылке (Мицкевич был сослан), восходящая звезда, а другой – самый известный российский поэт. Они были знакомы – Пушкин относился к Мицкевичу, старым литовцам и полякам как лояльный гражданин Российской империи. Нужен здоровый, критический подход. Видеть в Пушкине великого поэта и видеть его как человека империи. То же самое с Достоевским, Лермонтовым – мы увидим и бунт, и глубокие моменты. Поэтому ограничение, я думаю, это позиция очень слабого человека или позиция слабой культуры. Зрелая культура сказала бы, что как раз надо знать – чем можно глубже и подробнее. А не ограничиваться“, – сказал Куолис.

По мнению Куолиса, этот страх из-за чувства неполноценности: „Боязнь Александра Скрябина или еще кого-то – из-за неполноценности. Вдруг, Скрябин нас чем-то заразит, мы не способны к самостоятельному мышлению, самоопределению... мы настолько не уверены в себе, что что-то извне может разрушить наше самосознание – спектакль, фильм – страшная неуверенность в себе спустя 30 лет независимости... Я вижу такую линию, мы чувствуем себя уязвимыми, по крайней мере политики относятся к обществу как к отравленному. Вряд ли само общество так себя чувствует – мне кажется, оно более зрелое, чем думают политики. Политики часто относятся к обществу как к инфантильной толпе. Но наше общество зрелое, западное. В поведении наших политиков посткоммунистической русской культуры – недоверия к обществу, желания управлять обществом, присматривать за ним, ограничивать его, больше, чем в самом обществе“.

Лавринец сказал, что после переворота 1917 г. большевики какое-то время практиковали „культуру отмены“. Тогда для русских эмигрантов и русского меньшинства в странах Балтии, чтобы сохранить свою культуру и традиции, Пушкин стал символом русской культуры.

„Созданным на частные средства русским гимназиям в Каунасе и Вильнюсе дали имена Пушкина. Эмигранты и местные русские начали праздновать в день рождения Пушкина День русской культуры. Это стал едва ли не единственный праздник для представителей разных религиозных конфессий и политических взглядов, покинувших свою родину. В сталинские времена в СССР власти вернулись к официальному культу Пушкина. На всей территории бывшей империи наряду с памятниками, улицами, площадями Ленина появились памятники Пушкина. Пушкин стал почти таким же символом империи, как георгиевская ленточка или князь Александр Невский“, – сказал Лавринец.

По его словам, в сентябре 2022 г. памятники Александру Невскому установили в здании МИД РФ и в разрушенном Мариуполе.

„Виновно ли творчество Пушкина или деятель XIII века в том, что стали оружием агрессивной имперской политики Путина? Я думаю, что нет. Но скомпрометировано будет примерно так, как нацисты скомпрометировали свастику. В этом смысле Путин присвоил Пушкина. В будущем потребуется больше усилий, чтобы отделить одно от другого. Так же как сегодня в России в море поддержки путинской агрессии сложно увидеть одинокие протесты против нее и увидеть акции сочувствия украинцам. Однако эти голоса и акции есть“, – сказал Лавринец.