Как бывший лидер преступного мира восстанавливает деревню под Хабаровском
В том, что деревня живет, и у нее есть будущее, твердо уверен только один человек, Александр Ночвин. Тридцать лет своей жизни он просидел в тюрьме, а пять лет назад приехал в Каменец-Подольск — и решил вернуть село к жизни.
Недавно у Александра Ночвина был юбилей — 65 лет. Вечером за столом собрались только свои: молодая жена Настенька с дочкой Вероникой, мужики общины с женами. На столе селедка под шубой, папоротник со свининой, картошка, курица и водка. Отмечают скромно — большой праздник будет через месяц, в честь дня рождения дочки Вероники, ей исполняется один год. Тогда и соберутся все родственники и друзья Александра Ночвина — человек 60, не меньше. У него еще две дочери и пять внуков. Он уже всех обзвонил, пообещал на праздник зарезать хрюшку и сделать барбекю.
Когда Александр Ночвин приехал в Каменец-Подольск, здесь уже деревья на дороге стали расти. Производства нет, все заброшено, всего 15 домов — старики да алкоголики. Бывший лидер преступного мира Ночвин посмотрел на все это и решил: эту деревню я и буду поднимать.
Каменец-Подольск вместе с соседней деревней Святогорьем составляет Святогорское поселение. В Советском Союзе на два села был совхоз на 13 тысяч свиней: забивали и везли в город на продажу.
Рушиться все начало в восьмидесятые, когда строили БАМ. Две реки Хор и Ханда во время весеннего половодья стали разливаться больше обычного. Положили трубу, чтобы она отводила воду от села, но то ли труба оказалась меньше, чем нужно, то ли не так ее положили — Каменец-Подольск заливало еще сильнее. “Все затапливало, болото постоянно стояло, и в подполе вода была. По самые окна была глина, отмокла, отвалилась” — рассказывает бабушка Савельевна, она живет в Каменец-Подольске с 1981 года.
Примерно в те же годы сгорела бухгалтерия совхоза, погорели документы в сельсовете. Село топило каждый год, совхоз стал рушиться, народ — разъезжаться. Было 350 семей, осталось меньше двадцати. Дома — какие не сгорели, те разрушились.
Лягушка
Как раз в разрушенном доме Александр Ночвин и поселился. Точнее, сначала жил в бывшем сельском медпункте. К нему стали приезжать мужики из тех, кто освободился — один, второй, третий. Надо было как-то выживать. Стали ездить, то там, то здесь подкалымят: ремонтировали мосты, строили дома — Александр собирал мужиков и организовывал работу. Немного денег поймали — что-то купили для общего хозяйства. Пережить первую зиму помог друг, он посадил много капусты и договорился с магазинами, что будут принимать на продажу. Александр собрал всех женщин, и они стали закручивать банки. Так и перезимовали. На следующий год занимались картошкой: мыли в ванне, сушили, раскладывали по пакетам — и в магазины. Жили в заброшенных домах.
— Вот он, дом. Здесь отремонтировать немного, печку отремонтировать — здесь люди будут жить. — Александр показывает их общую территорию. В доме нет полов, только бревна, на входе накиданы кое-как доски. Стены ободраны, на одной стене кусок фотообоев. — Мы же мужики! Мы за два месяца сделаем здесь! Человек у меня и рамы делает. Полы настелить, ремонтик сделать… Все это делается. А сам сруб хороший.
Внутри дома летают две птицы и свистят. Окна открыты, на половине нет ни стекол, ни рам, но птицы не улетают.
— Сто лет еще простоит! Вот время у нас свободное будет, два месяца — и тут будет сказка. Пойдемте, я вам покажу: с отходов мы сделали гостиничный домик.
— С отходов?
— Да, с отходов. — Александр ведет нас на второй этаж. — С города привезли, куски такие, куски такие. Старое привезли мне два КамАЗа, мы повыбрали все, поотрезали. Что валяется, я говорю: в стороночку, пригодится. Где-то полку разобрали, это старый диван. Вот свет, пожалуйста!
Комната напоминает одновременно купе и номер трехзвездочной гостиницы. Аккуратно наклеены обои разных цветов, зеркальный потолок, две кровати и между ними широкий стол. Телевизор, вентилятор — все рабочее. Это комната для гостей, своих Александр сюда не пускает.
Александр выходит на крыльцо и щелкает зажигалкой.
— С ничего, видите, с ничего! Доску нашли — прибили, нашли — прибили, разобрали — смастерили. Столбики вон там видели? Это мы воруем у государства. У нас так построено: у государства украсть, чтобы государство поднять. Столбики — это будут теплицы.
У Александра есть тетрадка, в которой он посчитал, сколько человек может принять и дать им работу. На коров и свиней — четыре человека, на кроликов — два, в теплицу — минимум шесть, пилорама — два (уже есть), строительство и ремонт жилья — четыре, еще в планах пасека, лесозаготовка и цех по переработке овощей — всего 57 человек смогут работать. Александр связался с несколькими колониями — мужскими и женскими — они просят его приютить у себя тех, кому некуда идти после освобождения. Но их нужно куда-то поселить, а пока у Ночвина только 16 спальных мест, если занять все дома кое-как пригодные для жизни. Дома нужно строить — а для этого нужен лес. Отсутствие разрешения на вырубку леса — главное препятствие в планах Ночвина.
В их общине сейчас десять мужиков. Трое — семейные, на три семьи семь детей: старшему пять, младший вот-вот родится. Александр рассчитывает на детей, что они останутся жить в Каменец-Подольске. А пока они растут, планирует построить все необходимое: цех по переработке овощей, чтобы обеспечить жителей села работой, магазин, чтобы не ездить за хлебом в соседний поселок, клуб для праздников и маленькую часовню.
Однажды Александр сел и написал письмо профессору из Хабаровска. Просил помочь не деньгами, а советом — как, например, бизнес-план составить? Так про Александра узнали в Хабаровске. Он подготовил проект центра реабилитации бывших заключенных. Фильм про него и его дело снимала хабаровская продюсерская компания, и фильм даже возили показывать в Москву. Несколько раз депутаты приезжали в Каменец-Подольск: смотрели, спрашивали, хвалили. Но денег или другой ощутимой помощи пока ни от кого не было. Депутаты обещают. Ночвин надеется.
— Первое что у меня возникло, когда я первый раз попал в эту деревню в 2001 году, мне понравился поселочек. Посмотрел на эти ели, и у меня первое в голове: кто-то же посадил их! Я, не зная этого человека, не видя его — у меня уже к нему какое-то тепло. И мне хочется так, чтобы обо мне вспоминал кто-нибудь. Добрым словом. Что был такой вот. Поднял деревню. Это не престиж, а просто о тебе будут вспоминать.
— Но ведь нет поддержки государства. Вы же совсем один.
— А мне говорят: “Григорьич, я хочу знать, надолго хватит твоего терпения? Ведь тебе надоест, и ты бросишь”. Я говорю: “Я не брошу”. Я в детстве прочитал сказку про двух лягушек. Две лягушки попадают в кувшин. В молоко — и начинают бултыхаться. Выбраться не могут. Оттолкнуться не от чего, чтобы выпрыгнуть. Одна бултыхалась, бултыхалась, говорит: “Я не могу, вижу, что это бесполезно”, — ну и тонет. А вторая думает: “Нет!” И до последнего бултыхалась, бултыхалась, потом смотрит, на чем-то твердом сидит! Она сидела на куске масла! Она взбила кусок масла. Оттолкнулась, выпрыгнула и попрыгала дальше. Вот я и есть вторая лягушка, которая будет до последнего бултыхаться, меня ниче не собьет, сколько препонов было, я до последнего! Я упрямый! Это мое, это цель моя! Цель жизни: строить, сделать деревню красивой. Вот сейчас у меня мечта, это смешно покажется — журавль сделать, колодец, чтобы вот раз, водичку — и зачерпнул, вот мечта такая.
— Что это за качество, как лягушка?
— Ну, не знаю. Я хочу быть таким, вот я такой и есть. Хочу, чтобы люди меня понимали, хочу помочь кому-то. Есть хорошие мужики, а просто ему некуда деться, ни кола ни двора…
— Зачем вам ему помогать? Построили бы своей семье дом — все.
— Тогда я буду жить только для себя.
— А зачем вам еще для кого-то жить?
— А кто, если не я? Кто, если не я? Вот пришел человек: “У меня крыши над головой нет…” И что? Сказать ему: “Какая мне разница?” Я этого не понимаю.
— Многие говорят, что государство должно.
— Государство… я не знаю… оно не занимается. — Про государство Александр говорит тихо и спокойно, пожимает плечами. Потом оживляется и говорит твердо и резко. — Я такой человек, как кулик на болоте. Прилечу и гнездо себе совью. Прям из ничего. Из соломы.
Блатной
Александр наливает борщ и садится за длинный обеденный стол. На столе буханка хлеба, стеклянная пепельница, на углу несколько тетрадей. Под ногами вертится собака Чапа, чешется от блох, попрошайничает. Александр мало ест и много курит.
— Чему тюрьма вас научила? — спрашиваю я.
— Тюрьма… — Александр перестает курить и задумывается. — Вы знаете, я думаю, думать научила. Мыслить более… потому что человек живет… ну, дрался, хулиганил, выпивал, а не задумывался: как жизнь-то происходит? Где-то и литературка…. Дали тебе шесть месяцев одиночки, что ты будешь делать? Волком выть? Читаешь литературу, перерабатываешь в голове.
— Вот я, допустим, лидер и прочее, а когда наедине оставался, лежу и думаю: ага, вот, домик, деревня на окраине. А каким он должен быть? Вот таким. Вот бы там ручеек. Лежишь, фантазируешь. А эти мечты как-то отлаживаются. Я много думал об этой жизни, особенно последний срок. Уехать в деревню, чтобы как можно меньше народу было, тайга, че-то построить, че-то сделать, ручеечек, деревце посадить. Мечтал об этом, даже кое-какие вещи записывал. Своей шифровочкой.
В детстве Александр мечтал стать моряком. Получил четыре класса образования, а дальше учиться не захотел. Отец работал всю жизнь на железной дороге, туда и потянул сына. В 14 лет Александр уже молотил костыли на железной дороге, а в 17 первый раз серьезно влюбился. “Она мне говорит, что пристает к ней один, из соседнего села. Она его отпихивает, а он лезет” — рассказывает Александр. Он один раз предупредил, а второй раз взял парня за папаху на вокзале и закинул ее повыше. На следующий день Александр катался на катке и видит: милиция идет. Оказалось — за ним. Так Александр получил первый срок — два года.
— Тяжко было. Молодой парень, а тебя в камере держат. Камеры такие грязные, как сараи. Голые нары. А потом уже, не то что оно покатилось, оно не покатилось — в тюрьму я не хотел. Никогда не хотел.
Про причины остальных лет в тюрьме Александр говорит так: “Как-то жизнь так подставляла. Вроде ничего не сделал. За что? Да за то, что был такой. За то, что из дому вышел”. Условный в то время не давали, все лагеря были рабочие, и заключенные работали. Ставили завышенные нормы выработки: если на свободе нужно было 50 деталей за день сделать, то в лагере — 150. Денег рабочие не видели, работали за доппаек — это была главная мотивация. Потому что если дадут пайку, положенную по ГОСТу, то не выживешь. Чтобы получить доппаек, нужно выполнить норму. Если кто начинал возмущаться и отстаивать права — попадал в изолятор. Там давили голодом и холодом: кормили через день. Так и говорили: день летный — день пролетный. Александр Ночвин постоянно сидел в изоляторе.
— Что вам помогло выжить и иметь авторитет?
— А я не знаю, прямолинейность. Приходишь в зону с этапа, а там уже знают, что везут такого человека, что сейчас все здесь будет по-другому. Горстка авторитетных думают, что свой пришел: ихний человек, блатной.
А я иду не к ним, а к мужикам. Мужиков собираю, говорю: “Рассказывайте все как оно есть, все без утайки, будем решать все вопросы”. Мужик есть мужик. Говорят вот так, вот так, вот так, выслушаешь — все. Прихожу к этим, своим, как говорится. “Ну че, Санек, давай выпьем?”- “Нет, говорю, давай чаек выпьем, потом поговорим”. И начинаю: “А почему вот это так? А почему вот это? Это должно быть так, это — так”.
— Вы приходили в чужой монастырь со своим уставом.
— Да, правильно! Я всегда приходил в их монастырь со своим уставом! Всегда!
— А почему они вас не побили?
— А за честность разве могут побить? Слушай сюда! Даже у них друг на друга есть какие-то компроматы свои, понимаешь? Глаза лисьи, а зубы волчьи. Они нечестные, они не благородные. Это ихний минус. А если будут два человека душа в душу, их будут бояться все. Вот приходит человек в авторитете. У него поступки и действия — его считают порядочным. Он начал говорить правду, и если его убьют за это, то потом — где-то по этапу, их встретят и спросят: “А почему убили?” Хотя решение уже принято: если порядочного человека убьют — на них крест будет поставлен. Свои же спросят. И его задолбят. А иначе был бы беспредел. Все знали, по всем лагерям, там сидит человек — он порядочный. И за каждого знали.
— То есть главный закон — закон справедливости?
— Конечно. Порядочность! Много разговора не было. Вот пришел человек, спрашивают: “А кто это?” Это порядочный человек. Все! Этим сказано все!
— Что это значит?
— Все его поступки и действия порядочные. Красивые, хорошие, правильные! — Александр наливает себе черный кофе и долго стучит ложкой о стенки стакана. — Вот, если я предал кого-то, или если по моей вине человек пострадал — какая порядочность? У нас есть такое изречение: у порядочного человека — все порядочно!
Сделать что-то непорядочное было опасно для репутации и для жизни. Когда везли человека с одной зоны на другую — ему давали малявочку. Это небольшая записка, которую закручивали в трубочку, запаивали в целлофан и проглатывали. Называлось: везу ценный груз. Чтобы не потерять малявочку, в туалет ходить нельзя, а значит, есть тоже. Если малявочка не дошла до адресата — судьба почтальона решена, он непорядочный человек.
— Как ты повезешь — никого не касается! Вот как только ты взял — ты ответственен! И отказаться не можешь! Люди кровью рыгали! — выражения Александра резкие, он уже кричит. Когда рассказывает о тюремных законах, почти не курит.
Хозяин
Баня стоит отдельно, до нее мы едем на машине через всю деревню. Деревянный двухэтажный дом шесть на шесть метров: на первом этаже баня, на втором — комната Василия. Рядом — хилый низкий сарай с козами. Обязанности Василия — присматривать за козами, а по субботам топить баню на всех мужиков.
— К этому человеку можно еще двоих-троих. — Александр рассказывает рабочие планы. — Можно 50-60 коз, сарай хороший построить. Вот они, рабочие места! Прям на ровном месте. Правильно?
— А в городе, говорят, безработица.
— Рабочие места мы сами себе должны сделать. Что мы ждем от государства? Тем паче здесь, это же не город. Здесь нет заводов, зато вот она — земля.
Рядом скрипит велосипед, подъезжает Василий. В руках у него пакет с вымытыми литровыми банками для козьего молока. Александр берет Василия за плечо и отводит в сторону:
— Ну и что ты думаешь с этим, с сеном? Ты думаешь, может, на те рулоны глаз положил? Я тебе сразу говорю, оттуда не получишь ни одного рулона.
— Худо-бедно я возьму овса, возьму по-любому. В том году они же не померли!
— Да, но я вижу, что не готовишь. — Александр говорит уверенно и напористо. — Спишь, спишь долго.
— Да не, куда. — Василий растягивает слова, хмурится и сумятится. — Это несерьезно, каждый день вставать в четыре утра — это с ума сойти. Каждый день! Пойду-ка я все-таки коз отправлю гулять, только уходишь — они раз, в сарай!
На его голос из сарая выходит одна козочка, Василий мимо нее идет на луг.
— Это их папа, — кивает Александр.
Козы строем идут за Василием.
— Он шесть лет уже здесь, — Александр закуривает очередную сигарету и рассказывает. — Он вот в вагончике лежал. Год лежал, я ему кушать, кофе привозил. Он говорит: “Мне скучно, привези мне собачку, я ему привез собачку”. Потом он начал помогать понемножку. Потихоньку движется, живем. Конечно, я мог бы организовать производство, они бы работали и план давали. Я не хочу так.
— А как хотите?
— Я хочу по-другому сделать. Допустим, разговариваю с человеком, помогаю ему встать на ноги и говорю: “Будь хозяином”.— Слово “хозяин” он произносит четко и твердо. — Он говорит: “Я рабочих наберу двоих-троих, супруга согласна помогать”. Все! Ты у меня не на зарплате, не я тебе буду платить, а ты — мне! С процента работать. Движет что человеком? Стимул! Если я ему буду платить 15 в месяц, а он будет работать на 40-50, он и работать будет кое-как: зачем? Будет думать: “Он богатеет за счет меня, а я работаю!” Это для него обидно. А я не хочу, чтоб человеку было обидно. Чтобы он знал: я в этом году три мешка сделал — получил мешок, а в следующем году я хочу получить четыре или пять мешков, значит, я должен работать!
— Где вы этому научились?
— А меня никто не учил. Я же думаю, у меня есть голова, есть мозг. Я жизненный университет прошел, — Это Александр, конечно, про тюрьму. — И в оконцовке, когда человек будет заинтересован, он будет и работать. Он будет чувствовать себя хозяином. Он просыпается — мне не надо говорить ему, что ему делать. Он сам. Вот Сереже говорю: “Вот трактор, я его не касаюсь, он твой. Но я хочу, чтобы этим трактором ты зарабатывал себе на жизнь”.
— А как у вас это удается, что люди хотят работать?
— Каждый человек хочет, чтобы у него было много свободного времени. Так устроен человек. А если взять точку философии жизни, у того, у которого много свободного времени, тот не достигнет в жизни ничего. Я так понимаю. И я должен сделать так, чтобы он свое свободное время превратил в рабочее время. Что такое свободное время? Это ничего не делать.
— Людям нравится ничего не делать.
— Поэтому они ничего не достигают. А я хочу достигнуть, я хочу, чтобы меня помнили! — голос Александра повышается, он машет руками шире, занимает больше места в пространстве. — Чтобы меня считали нормальным, здравым человеком! Чтобы мне в спину не лаяли!
