Во время подготовки к восхождению я представляла себе, что Эльбрус будет похож на горы в документальных фильмах. Место уединения, уголок первозданного мира, затерянный в пространстве и времени.
Да, я знала, что на Эльбрусе гнездятся несколько приютов — высокогорных гостиниц, но не ожидала настолько большого скопления людей. Оказалось, на горе много туристов и бурлит лихой бизнес. Но кто здесь хозяин: предприниматель, альпинист или только природа?
По прибытии в посёлок Терскол после акклиматизации мне показалось, что из гор я перенеслась на улицы приморского курортного города.
По главной магистрали то и дело сновали люди: туристы в футболках и шортах, приехавшие с семьями прокатиться на подъёмнике и “пофоткаться” на фоне Эльбруса; такие же, как мы, восходители, а еще участники грядущего горного забега.
Все это на фоне разнокалиберных сооружений, гордо именовавших себя то гостиницей, то пансионатом, то рестораном. А между ними магазины, магазинчики и просто палатки.
Утром мы встали рано. Инструктор Эдик пояснил: “Нам нужно быть у канатки к восьми утра, иначе будем торчать два часа в очереди у подъемника”.
Пока мы поднимались наверх, я увидела на склоне медленно передвигающихся людей с рюкзаками. “Некоторые группы акклиматизируются прямо на Эльбрусе”, — объяснила инструктор Таня.
Наша же программа предполагала акклиматизацию в ущелье Адыр-Су в Приэльбрусье на высотах до 3200 метров. Во время восхождения мы сразу поднималась с помощью канатки на станцию Мир (3500 метров).
На Мире у нас был целый час, чтобы в последний раз насладиться благами цивилизации, которые это место предлагало с избытком. Банкетный зал и небольшие кафе, прилавки с шапками, носками и сувенирами.
Между туристами, как ледоколы сквозь арктический лёд, проходили группы альпинистов — грузно ступая тяжелыми ботинками и направляясь выше, к станции Гара Баши (последней станции канатки — на этом участке уже кресельной) и приюту “Бочки” (3800 метров).
На этом этапе о слове “гостиница” можно было забыть. Приют “Бочки” не зря имеет такое название — часть тёплых вагончиков сделаны из цистерн. Остальные по сути являются бытовками, аналогичными тем, в которых живут в крупных городах гастарбайтеры — только немного больше.
И если в приюте “Бочки” у каждого из нас было отдельное спальное место в комнате на восемь человек, то в приюте “Мария” (4200 метров) нам пришлось довольствоваться двухэтажными нарами, занимавшими почти все пространство темной комнаты без окон.
Вентиляция, “интерьер” и санитарные условия были также далеки от привычных. “Что же еще ожидать от высокогорной гостиницы”, — скажете вы. Да, конечно, спать в теплых вагончиках лучше, чем в палатке на пронизывающем холодном ветру. Поэтому от желающих забронировать “номера” нет отбоя.
И, соответственно, нет смысла ремонтировать приюты, делать их более комфортабельными. Хотя буквально на 50 метров ниже “Марии” стоит остов “Приюта 11”, построенного еще в конце 1930х годов и сгоревшего в результате неосторожности в конце 90-х.
Некоторые альпинисты называли “Приют 11” заоблачной гостиницей — три этажа, душ, канализация, электричество, столовая. То есть строительство такого объекта на Эльбрусе не является чем-то невозможным — тем более, с использованием современных технологий.
Но инвестирование в долгосрочные проекты, судя по всему, не популярно в этих местах. Быстрая окупаемость затрат, использование старых, видавших виды мощностей (на соседнем с Эльбрусом Чегете канатка была построена еще при СССР), желание выжать максимум денег из приезжих при минимальных вложениях — складывается впечатление, что таковы основы местного бизнеса.
Предпринимательство здесь настолько выгодно, что, как рассказали инструкторы, у горы даже есть “хозяин“ — некий человек, который раз в месяц приезжает и собирает со всех “дань”. Меня сильно удивил этот факт. “Как у горы может быть хозяин? Я думала, что Эльбрус сам себе хозяин”, — сказала я.
Но кое-где здесь технологии все-таки дают о себе знать. Как в случае с новой линией канатной дороги на Эльбрусе или ратраков (тракторы на гусеничном ходу, рассчитанные на прокладку лыжных трасс и перевозку грузов, пассажиров).
Один рейс ратрака с высоты 4200 метров до высоты 4800 метров стоит не менее 40 тысяч рублей, но это не мешает ему пользоваться популярностью среди восходителей, лыжников и сноубордистов.
Перед финальным выходом инструкторы пояснили: “Если вы хотите просто подняться наверх, посмотреть на горы, если для вас факт подъема не является чем-то принципиальным — езжайте на ратраке. Это повысит ваши шансы на восхождение”.
Для меня важно было подняться самой, поэтому я была среди тех девятерых участников, которые вышли пешком в районе полуночи с высоты 4200 метров и только ближе к трем часам ночи добрались до скал Пастухова (4800 метров).
Для остальной части группы, ехавшей на ратраке, этот путь занял 20 минут. И когда я шла эти несколько часов в полнейшей темноте, видя перед собой только тусклый луч моего фонаря и ботинки идущего впереди человека, я с лихвой оценила преимущества подъема на ратраке. Холод, ветер, мутная от усталости и желания спать голова, ощущение полнейшей потерянности в пространстве и времени — вот чего избежали те, кто выбрал транспорт. В то же время, не стоит ожидать, что ратрак — это билет на вершину. Уже на 5000 метрах инструкторы развернули сразу нескольких человек, среди которых были и те, кто ехал на нем.
К тому времени, как мы поднялись до 5000 метров, начало светать. После восхода солнца идти стало легче — не только потому, что потеплело, но еще и потому, что в темноте ускользающему сознанию не за что было зацепиться, а при свете я на какое-то время перестала хотеть спать. Однако медленное монотонное передвижение в течение двух часов по Косой полке (проходит под восточной вершиной Эльбруса и выводит к седловине на высоте 5300 метров) сыграло свою роль: я засыпала прямо на ходу.
Ситуация осложнялась настоящей “пробкой” на тропе: участники одной из групп шли настолько медленно, что за ними сформировался длинный хвост очереди. Я делала шаг-другой, а потом стояла не меньше полуминуты, чтобы снова двинуться с места. Большое количество участников восхождения объяснялось еще и хорошей погодой — я видела их, насколько хватало глаз: цепочка ползущих в гору точек уходила вперед и назад от меня по всей Косой полке.
Когда мы дошли до седловины, меня уже мучила головная боль — не проходящая даже от гелей (питание для спортсменов, удовлетворяющее их нужды в углеводах) и сладкого чая с лимоном. Я рухнула на утоптанный снег и посмотрела на западную вершину — нам оставались последние 300 метров по вертикали, но подъем был довольно крутым.
Я не знала, смогу ли я подняться: кроме головы у меня ужасно болели икроножные мышцы, а все тело стало мягким, словно ватным. В этот момент мне даже захотелось развернуться и пойти вниз с теми участниками моей группы, которые решили отказаться от восхождения. Я поднялась, проверила альпинистскую обвязку, с помощью которой мне нужно будет скоро пристегиваться к провешенной веревке, и пошла наверх.
Не буду подробно рассказывать про последние 300 метров. Про то, как мы поднялись на них, ожидая, что до вершины рукой подать и увидели плато, по которому мы брели еще полчаса. “Дорога зомби“ — так мы потом окрестили это место. За 20 метров до вершины я остановилась с Ромой, Наташей, Ильей и Эдиком — мы не спеша пили чай под призывные крики других участников группы, уже достигших высочайшей точки Европы. Потом сбросили на снег все лишние вещи — штурмовые рюкзаки, палки — и пошли наверх.
Когда я делала последний шаг, инструктор Гена поймал меня за руку и втянул на небольшую площадку, где толпилась почти вся наша группа и другие участники восхождения. Я была на вершине. Я ожидала, что буду в восторге, что могу расплакаться от радости, но ничего такого не произошло.
Внутри меня было просто тихо и спокойно — словно я пришла домой. И когда мы пошли вниз, это ощущение осталось во мне — его не заглушала даже дошедшая до пика головная боль.
Внизу ползали ратраки-жуки, а один из них замер на 5000 метров еще несколько лет назад — и так и остался стоять, вмерзая в лед и снег, становясь частью горы. Будто говоря: “То что внизу, все это мельтешение, возня — все тщетно. Есть только снег, солнце и седой Эльбрус, с которым я стал единым целым. Разве может быть хозяин у того, что почти вечно”.
